Коадъютор, хотя, вне всякого сомнения, он был занят тем, что исполнял обещания, данные им Анне Австрийской, казалось, полностью отошел от политических дел. Через несколько дней после наступления своего совершеннолетия король пригласил к себе Гонди и прилюдно вручил ему удостоверенную грамоту, посредством которой Франция ходатайствовала о возведении его в кардинальский сан. Не особенно доверяя искренности королевской рекомендации, коадъютор сам послал внеочередного нарочного в Рим, к аббату Шарье, которому было поручено добиваться для него кардинальской шапки. Ожидание этого великого события, столь желанного для него, а также его как никогда нежные любовные отношения с мадемуазель де Шеврёз, казалось, полностью поглощали Гонди, и в данную минуту он явно разрывался между политикой и любовью.
Мадемуазель де Монпансье, на которую, непроизвольно ощущая плохое к ней отношение со стороны королевы, никто не обращал большого внимания, по-прежнему ожидала какого-нибудь жениха, но тот все не появлялся. Вначале, напомним, речь шла о юном принце Уэльском, затем об императоре, затем об эрцгерцоге, затем о короле; надо сказать, что надежда увидеть короля своим мужем более всего льстила ей и ласкала ее честолюбие. И потому, когда она поняла, что в эту странную эпоху добиться своей цели можно, лишь внушив страх, у нее не было более другой заботы, кроме как поднимать моральный дух отца и пытаться подтолкнуть его к какому-нибудь серьезному мятежу, способного поставить герцога Орлеанского в такое положение, когда с помощью страха можно было бы добиться того, в чем ему отказывали из презрения, внушаемого его нерешительностью.
Теперь, когда мы показали зрителям сцену и актеров, перейдем к событиям.
В Париже стало известно о прибытии принца де Конде в Бордо, а также о том, как его приняли там парламент и знать. В итоге было решено, что король предпримет против принца поход, подобный тому, какой за несколько месяцев до этого был совершен против принцессы. Король должен был двигаться к столице Гиени, следуя той самой дорогой, по которой проехал принц де Конде, что делалось, несомненно, для того, чтобы этим вторым проездом сгладить впечатление, какое непременно должен был оставить первый; и вот 2 октября король, еще 27 сентября выехавший из Парижа в Фонтенбло, покинул Фонтенбло и двинулся по дороге в Берри. Его первые шаги дались ему легко и служили добрым предзнаменованием: Бурж распахнул перед ним свои ворота, а принц де Конти и герцог Немурский, не решившись остаться в Монроне, направились в Бордо, чтобы присоединиться там к принцу де Конде.
Двор провел в Бурже семнадцать дней, а затем продолжил путь, двигаясь в сторону Пуатье. И вот в то самое время, когда вблизи Коньяка начались первые вооруженные столкновения между графом д’Аркуром, главнокомандующим армией короля, и герцогом де Ларошфуко и принцем Тарантским, командующими армией принца де Конде, пришло известие, что кардинал Мазарини с шестью тысячами солдат вступил во Францию.
И в самом деле, Мазарини мало-помалу приближался к Франции, прибыв вначале в Юи, затем в Динан, затем в Буйон, а потом в Седан, где его великолепно принял г-н де Фабер, поскольку у кардинала была при себе охранная грамота, подписанная королевой; из Седана, стоя во главе шести тысяч солдат с зеленой перевязью — зеленый был геральдическим цветом его семьи, — кардинал переправился через Маас, достиг Ретеля и стал продвигаться по Шампани, сопровождаемый двумя маршалами Франции: маркизом д’Окенкуром и маркизом де Ла Ферте-Сенектером.
Понятно, какое впечатление произвело в Париже подобное известие. Оно заставило забыть все: о войне гражданской и войне внешней, о Конде с его сподвижниками и об испанцах. Парламент тотчас же собрался, и, хотя на его заседании было прочитано письмо короля, призывавшее высокое собрание никоим образом не беспокоиться по поводу путешествия его высокопреосвященства, поскольку он в достаточной степени дал знать королеве о своих намерениях, парламентские чины поспешили начать судебное дело против изгнанника, сделавшегося мятежником. В итоге было объявлено, что кардинал и его приверженцы, поступив вопреки запрету, содержавшемуся в декларации короля, с этой минуты должны считаться возмутителями общественного спокойствия и их надлежит преследовать повсюду; кроме того, библиотека кардинала и его движимое имущество будут проданы, а из вырученных от продажи средств будет выделена сумма в размере ста пятидесяти тысяч ливров для выплаты награды тому, кто выдаст кардинала живым или мертвым.
