Осада Алеса продлилась девять дней; утром 17 июня он сдался — 2300 жителей ничего не могли противопоставить королевской армии. Людовик XIII торжественно вступил в город в сопровождении Ришельё, облаченного в доспехи. Гугенотам разрешили уйти в Андузу, взяв с них клятву больше не браться за оружие против своего короля. 27-го числа был составлен мирный договор, известный под названием Эдикт о прощении, который Людовик подписал на следующий день в своей ставке. В очередной раз был подтвержден Нантский эдикт о веротерпимости и объективном правосудии, однако протестантов лишили привилегий: им было запрещено проводить политические собрания и обладать крепостями. Только постоянное население Ла-Рошели, Прива, островов Ре и Олерона могло там оставаться, прочим требовалось получать вид на жительство от короля.
К тому времени Англия и Франция заключили мир, поэтому гугеноты знали, что помощи ждать неоткуда. Даже герцог де Роган пошел на переговоры. Он прислал к Людовику XIII своего представителя, предложив уничтожить все укрепления в гугенотских городах. С одобрения Ришельё король позволил провести ассамблею протестантов, которая дала согласие на разрушение укреплений и восстановление католического культа.
В качестве гарантии исполнения протестантами договора каждый город выставил заложников. Разумеется, Рогана опять амнистировали, вернули ему всё имущество и дали еще 100 тысяч экю сверху, однако запретили жить во Франции: пусть служит королю в Германии или в Италии. Гордые Роганы всегда ставили себя чуть ниже королей, но выше принцев и никогда не уподоблялись всем прочим вассалам французской короны. А тут Людовик вдруг посватал единственную дочь герцога за своего фаворита Клода де Рувруа, королевского обер-камергера! Дочь де Рогана замужем за «клопенышем»? Этому не бывать! Герцог уехал в Венецию, где его тотчас сделали генералиссимусом.
Больше никто компенсаций не получил: поскольку было решено «забыть прошлое», ни гугеноты, ни католики не могли претендовать на возмещение ущерба. 14 июля Людовик XIII издал аналогичный эдикт в Ниме, но в несколько иной редакции: в протестантских городах восстанавливался католический культ. На следующий день король уехал, предоставив Ришельё претворять его указы в жизнь.
После злоключений Марии Гонзага Гастон удалился в Орлеан и оттуда переписывался с матерью и братом. От былой близости не осталось и следа; тон королевских посланий был суров. В ответ на последнее письмо Людовик велел Марильяку передать посланцу Месье следующие слова: «Я сожалею о вас, о том, как мало уважения вы выказываете королеве, нашей матери. Я сожалею о том, как невысоко вы ставите обещания, которые столь часто и торжественно мне давали. Я сожалею о том, что вы предпочитаете находиться вдали от меня. Я сожалею о вашей беспорядочной и развратной жизни».
Тем временем кардинал впервые почувствовал себя популярным: к нему стекались депутации от городов и поселков, парламентов и прочих провинциальных учреждений. Дворянство и духовенство заискивали перед ним. Всем делегатам Ришельё отвечал, что благодарить надо короля и Бога, поскольку он всего лишь исполняет волю его величества. Он лично осмотрел два десятка из тридцати восьми крепостей, подлежащих сносу. 20 августа он торжественно вступил в Монтобан. Впереди ехал Бассомпьер во главе трех полков; кардинала сопровождали 1200 всадников. Городские магистраты, которых на юге Франции называли консулами, поднесли ему ключи от городских ворот. Одновременно кардинала приветствовали архиепископы Бордо и Тулузы, семь епископов и около шестидесяти церковнослужителей.
Ришельё сумел не поддаться звездной болезни. Ему предложили во время торжественной церемонии занять место под балдахином, но эту почесть оказывали лишь королю, поэтому кардинал отказался. Когда он ехал верхом, то не позволил консулам идти рядом с его конем, как было принято опять же только по отношению к королю. Людовик XIII об этом узнал и по достоинству оценил поведение своего министра.
Толпа приветствовала кардинала радостными криками, напирая на сдерживавшие ее шеренги солдат. Перед церковью Святого Иакова, от которой уцелела лишь часовня, он спешился. Церковь предстояло восстановить и служить там католическую мессу. Со всех улиц неслось: «Да здравствуют король и великий кардинал!» «Отныне можно воистину утверждать, что источники ереси и мятежа пересохли. Всё склоняется перед Вашим именем», — написал Ришельё на следующий день Людовику XIII.
