На самом деле король не думал ни о каких перестановках в правительстве. Он страдал от жутких болей и даже в карете лежал на матрасе. В письме статс-секретаря Нуайе от 10 июня, адресованном Ришельё, есть любопытная фраза: «Я вижу, что король опасается неодобрения Вашего высокопреосвященства из-за того, что он покинул осаду. Он мне этого не сказал, так что это мои собственные слова».
Таким образом, опасность для кардинала была не столь велика, да и для Франции тоже. Три руководителя заговора находились в разных местах, далеко друг от друга: Гастон — в долине Луары, Бульон — в Италии, Сен-Мар — в Руссильоне, и держать между ними связь было крайне затруднительно. К тому же фавор Сен-Мара пошел на убыль: слуги видели, что «господин Главный» часами просиживал в приемной, читая «Неистового Роланда», а потом выходил, делая вид, будто всё это время беседовал с королем.
Отправляясь на войну, Людовик велел Анне приехать к нему в Руссильон, оставив детей в Сен-Жермене. С большим трудом она добилась позволения остаться с детьми, однако в апреле получила от мужа новый приказ выехать в Фонтенбло, а оттуда в Лион. «Расставание с моими детьми, находящимися в столь нежном возрасте, причиняет мне величайшую боль, которую я не в силах вынести», — жалобно писала королева кардиналу. Ответа она не получила. Еще бы: Ришельё сейчас было не до нее. Но Анна не знала о болезни короля и его главного министра (от Нарбонна до Парижа путь неблизкий). Не получив ответ и на второе письмо, написанное господином де Брассаком, 9 июня она решилась написать Ришельё собственноручно и, чтобы заручиться его поддержкой, сообщила в письме то, что ей было известно о заговоре. Ответ пришел — но от мужа: в письме, датированном 15 июня, Людовик ласково просил ее оставаться в Сен-Жермене подле детей. Боже, храни кардинала! Никто не сравнится с этим человеком подоброте и великодушию!
Письмо королевы Ришельё получил 11 июня, находясь в Арле. Это было не единственное важное послание в почте кардинала. Сопоставляя разные источники, можно предположить, что о договоре, заключенном Гастоном с Филиппом IV, сообщил также господин де Брезе, вице-король Каталонии, а барон де Пюжоль, французский шпион в Мадриде, подкупил человека, приближенного к Оливаресу, и раздобыл если не копию договора, то вполне подробные сведения о нем. (Похоже, что на этом последнем подвиге Пюжоль «спалился». В августе Людовик XIII согласился с предложением кардинала об отзыве барона во Францию и вознаграждении за все услуги.)
Узнав сногсшибательную новость, кардинал оживился, велел выйти из комнаты всем, кроме своего секретаря Шарпантье. «Принесите мне бульону, я очень взволнован!» Шарпантье принял бульон у дверей и запер их на засов. Воздев руки к небу, Ришельё воскликнул: «О Боже, ты всё-таки сжалился надо мной и этим королевством!» «Прочтите это и сделайте копии!» — велел он секретарю. В тот же день Шавиньи, находившийся при кардинале, срочно выехал в Нарбонн с запиской к Нуайе, оставшемуся в свите короля: «Причина поездки господина де Шавиньи Вас удивит. Господь помогает королю чудесными открытиями… Великие дела не делаются без труда, но благодаря открытию, совершенному с Божьей помощью, я надеюсь, что король со всем совладает».
Шавиньи приехал в Нарбонн 12 июня рано утром, за час до того, как король встал с постели. Терпеливо подождав, он явился к Людовику вместе с Нуайе. Король беседовал с Сен-Маром. После обычных приветствий Шавиньи незаметно дернул короля за полу куртки — это был условный знак, что он хочет сообщить нечто важное. Людовик сразу же перешел в другую комнату. Сен-Мар хотел пойти за ним, но Шавиньи остановил его непререкаемым тоном: «Господин Главный, мне надо кое-что сказать королю». Сен-Мар удалился, и оба статс-секретаря остались с королем наедине.
Разговор вышел долгий. Новость о заговоре и об измене Сен-Мара обрушилась на короля, как удар обухом по голове. Не решаясь отдать приказ об аресте своего фаворита, он вызвал своего духовника отца Сирмона, чтобы узнать его мнение. Отец Сирмон определенно высказался за арест всех заговорщиков.
