— Ну, друзья, посмотрим, курили ли вы когда-нибудь сигареты получше этих, — сказал Митчел, протягивая мне пачку.
Я взял одну сигарету. Она была настолько влажной, что мне с большим трудом удалось ее раскурить. Когда же я наконец сделал первую глубокую затяжку, то задохнулся от противного, пахнущего плесенью дыма.
Митчел с беспокойством посмотрел на меня и сказал:
— Этого-то я и опасался. Они слишком хороши для вас. У вас, у молодежи, нынче очень странные вкусы. Это самые лучшие английские сигареты. В 1939 году мне по ошибке завезли их несколько ящиков, но из-за того, что началась война, да и по разным другим причинам я так и не смог отправить их обратно. Говоря откровенно, местным жителям они все же не пришлись по вкусу, ну а живущие здесь австралийцы, конечно, никогда не смогут отличить хорошей сигареты от плохой.
— Я думал, — добавил он грустно, — что два парня, прибывшие с нашей родины, как раз смогут отдать должное сигаретам такого превосходного качества, как эти. Я даже готов был немного сбавить цену, если бы вы захотели купить их оптом.
Оскар затрясся от смеха.
— Митчел, тебе никогда не удастся сбыть эту гниль. Ты уж лучше выброси их сразу в море. И скажи, долго нам еще придется дожидаться чашки чая?
Митчел сказал, что сегодня на вечер он отпустил слуг, и вышел на кухню. Вскоре он вернулся с банкой персиков и мясными консервами. За едой владельцы плантации обменивались новостями, сокрушенно говорили о ценах на копру, хотя тогда они были почти на самом высоком уровне, и с энтузиазмом подсмеивались друг над другом.
Оскар тщательно подчистил тарелку куском хлеба и облизал губы.
— Знаешь, Митчел, — сказал он добродушно, — если это самое лучшее, чем ты можешь нас угостить, то нам, пожалуй, нечего больше задерживаться. Я даже боюсь и подумать о завтраке с тобой. Когда вернусь в Тисман, я вызову тебя по радио.
Он нахлобучил шляпу на голову, мы поднялись и отправились к катеру.
В тот же вечер мы переплыли бурный пролив шириной в восемь миль, отделяющий северную оконечность Ам-брима от самого южного мыса Пентекоста, и бросили якорь в заливе. Расстелив мешки в трюме катера, мы пытались заснуть, стараясь не обращать внимания на отвратительный запах копры.
Перед самым восходом солнца нас разбудил треск маленького катера, который, подпрыгивая на волнах, приближался к нам сквозь серый рассвет. Катером управлял невысокий толстый мужчина с окладистой белой бородой, в сдвинутой на затылок соломенной шляпе, очень похожий на дядюшку Римуса[5]. Он мастерски поставил свой катерок бок о бок с нашим и с поразительной живостью перепрыгнул к нам на борт. Мужчина был довольно полный, но не рыхлый, а упругий, как воздушный шар, надутый доотказа. Оскар обратился к нему с бурными приветствиями на пиджин-инглиш[6], а затем представил его нам.
— Это Уолл, вождь одной из деревень на побережье. Он познакомит нас с парнями, которые собираются прыгать. Как дела, Уолл?
— Очень хорошо, маета Оскар, — ответил Уолл. — Прыгать будут через шесть дней.
Мы не ожидали, что это будет так скоро, а так как нам еще хотелось отвести день-два на съемки приготовлений к прыжкам, то вряд ли стоило возвращаться теперь на Тисман. С другой стороны, мы не совсем подготовились, чтобы тут сразу остаться.
— Яс вами, друзья, остаться не могу, — сказал Оскар. — У меня дела на Тисмане. По-моему, у вас все будет в порядке. Там где-то в трюме есть несколько банок консервов, заберите их. Думаю, вы сможете достать у местных жителей ямс и кокосовые орехи, так что с голоду не помрете. Уолл, ты подыщешь им какое-нибудь местечко для ночевки?
Уолл улыбнулся и кивнул головой.
Через четверть часа Уолл, Джеф и я стояли на берегу у небольшой кучки консервов и нашего съемочного оборудования, а Оскар выбирался из залива, направляясь на Тисман. Он обещал вернуться к началу церемонии.
