Телега жевала колесами песок и пыль дороги, шастала хорошо смазанной осью, конь скрипел гужами, а Евхим будто не видел ничего, не слышал, встревоженно думал - уже который раз - о своей досаде-болезни.
Кто бы мог подумать, что так обернется. Считал сначала - глупость, мелочь, поиграю, мол, с ней, сгоню охоту и брошу. И сначала ведь все шло так, как хотел: будто склоняться к нему стала. Когда вернулся из тюрьмы Дятлик, думал: пускай посмотрит, недотепа, позавидует ему, Евхиму, что отбил любимую: Евхим был уверен, что Ганна - не глупая ведь, видит, кто он и кто Дятлик, - отдаст предпочтение ему, Евхиму, самому видному, самому умному в Куренях парню Он тогда порой даже думал с опаской: не прилипла бы слишком, не связала по рукам...
И вот - на тебе. Евхим до сих пор никак не успокоится:
чуть увидела Дятлика - опять качнулась к этому неуклюжему голяку! От него, от Евхима! Это показалось таким нелепым, таким бессмысленным, что вначале Евхим не поверил, что все это - крепко, надолго: мало ли какая глупость может влезть вдруг в девичью голову, пройдет день-другой одумается. Но Гаина не передумала. Тогда Евхим не выдержал, явно поступаясь мужским достоинством, сам пошел к ней, попробовал перехватить, вернуть. И так подступал, и этак, чего только не наговорил, провожая домой, удерживая силой возле крыльца, - хоть бы чуточку изменилась. Возле крыльца, как дойдут, у нее только и заботы - поскорее нырнуть в сени, зевает, спать торопится... Ни разу обнять не позволила!..
Самое обидное - видит все, понимает, да еще подсмеивается, играет с Евхимом как кошка с мышью! Вроде и не гонит совсем, вроде надежду подает: ходи, дурень Евхим, волочись за ней, завидуй, как она к Дятлику клонится.
Нет, Евхим еще не утратил гордости - ходил-ходил за ней, злился и наконец решил: все, конец этой глупой истории, этому издевательству, раз и навсегда. Как решил, так и сделал - вырвал из сердца, из памяти, будто и не знал никогда такой...
К счастью, подвернулась лесникова дочка. Веселая, говорливая, привлекательная девушка как с неба свалилась вместе с отцом, лесником новым. Правда, свалилась немного далековато - верст пять с гаком в один конец, но что Евхиму пять верст! Была бы охота мерить их, - а охота эта тогда переполняла его: как ошалелый летел лесом, болотной тропкой к Верочке
Верочка была совсем другая. Правда, не бросалась радостно навстречу, казалась равнодушной, но Евхим видел: нравится ей За лесниковой усадьбой чудесно пахнул смолой в знойные дни бор; в бору, без отца и матери, которые внимательно приглядывались к Евхиму, Верочка как-то особенно розовела и почему-то вздыхала, вздыхала. Когда Евхим прижал ее к сосне, обнял, она не оттолкнула - синие глаза Верочки потемнели, как вода перед бурей, губы стали горячими...
Казалось, все переменилось. Нет больше хворобы этой - Ганны, есть Верочка, одна - добрая, ласковая, довольная им.
И вдруг оказалось, что все это обман - ничто не изменилось.
Хвороба как была, так и осталась. И все это открылось внезапно, мгновенно, в погожее, ясное утро.
Сколько раз вспоминалось Евхиму это утро, эта встреча...
Выпустив из-под фуражки с блестящим козырьком залихватский чуб, шел Евхим по улице. Шел к Верочке. Не глядел ни на кого, руки держал в карманах синих форсистых галифе, папироска горделиво торчала в искривленных губах, нес на козырьке, на глянце щеголеватых, гармошкой, хромовых сапог, единственных в Куренях, слепящий блеск солнца - будто сам сверкал. Шел - первый жених на деревне. Сияла залитая праздничным солнцем улица, сияла и душа, полная чувством молодости, красоты своей, силы. Приятно было сознавать, что близка встреча на крыльце лесниковой хаты, горячий бор, Верочка, которая розовеет и вздыхает...
И вдруг все исчезло. Мигом. Как и не было ничего: и беззаботно-сладкого ожидания встречи, и лесниковой дочки, и горделивой силы. И хоть было бы отчего: увидел только - на дороге стоит Ганна, тоже по-праздничному веселая, в праздничной ситцевой кофте с цветочками. Стоит, щуря глаза от солнца, лузгает семечки. Кого-то, видно, ждет.
