Вслед за ним вытер руки о штаны и Василь.
- Ешь еще, - сказала Ганна. - Ты же не наелся.
- Нет, хватит...
- Невкусная, может, картошка?
- Картошка как картошка...
Он действительно не заметил, вкусная или невкусная эта картошка, - не до того было. Он даже радовался, что этот странный ужин окончился. Подумал, что сказал, видно, нехорошо, что надо было похвалить. Но хвалить картошку - это значило хвалить и Ганну, а он никогда в жизни никого не хвалил, тем более девчат Этого никто из мужчин не делал.
Сдержанно, как и подобает мужчине, Василь поблагодарил.
- Не за что, - ответила Ганна.
Василь встал, посмотрел на синеватое, глубокое, звездами вышитое небо.
- Погода должна быть!..
Он хотел было уже идти к своему возу, но Хведька попросил; - Дядечко, вы с нами останьтесь!
Василь нерешительно остановился. Ганна поправляла платок, молчала. Василь бросил на нее настороженный взгляд.
- За Гузом присматривать надо...
Ганна отозвалась:
- Он и отсюда виден...
- Отсюда не так.
Он двинулся было, но Ганна вскинула на него глаза, тихо, испуганно сказала:
- Я боюсь...
- Чего это?
- Бандиты вдруг объявятся...
Ее искренние слова, просьба поразили его, сразу смягчили гордое мужское сердце. Такой просьбе он не мог не уступить. Сказал, что останется. Только прошел к коню, посмотрел, хорошо ли стреножен, взял с воза свитку и вернулся к костру.
- Василь, - заговорила вдруг Ганна удивительно робко, виновато, - ты, видно, сердишься.. что я посмеялась...
Про глаза и волосы... что разные..
Василь нахмурился, промолчал.
- Ты не сердись. - Она призналась: - Будто кто за язык тянет меня чтоб тебя зацепить! Но ты не сердись!
Я - не со зла на тебя...
Не хотелось верить услышанному, все ждал, что Ганна выкинет что-нибудь снова. Но нет, она не засмеялась. Под конец просто удивила Василя, - даже покраснел.
- А что глаза такие у тебя - так мне это, по правде, нравится! Таких ни у кого нет больше! И сам ты - хороший, только вот молчаливый, хмурый. Словно брезгуешь дезками или боишься их!
- Чего это брезговать или бояться!..
- Ну, так кажется!..
Они помолчали. Ганна стала ладить Хведьке и себе постель. Вскоре она, обняв одной рукой брата, другой отбиваясь от комаров, лежала возле костра, а Василь все еще сидел и чересчур внимательно следил за огнем. Было очень радостно от того, что она сказала о своих насмешках и о его глазах. И уже не было злости на нее, а только радость - и забота, которая переплеталась с этой радостью и с которой неизвестно было что делать. Все-таки лечь тут, возле Ганны, хотя она и просила об этом, было не так просто, неловко.
- Дядечко, а вы чего сидите? - не выдержал наконец Хведька.
- Не хочется что-то спать.
- А ты ляжь попробуй... Заснешь, может... - посоветовала Ганна.
Василь взял свитку и стал пристраиваться с другой стороны костра, но Хведька - вот же зараза! - попросил:
- Сюда идите, ближе!
Василь, чтобы не подумали чего-нибудь лишнего, - что он боится Ганны, например, - перенес свитку ближе.
Долго не спалось Василю в эту ночь, такую обыкновенную и необыкновенную. С головой укрывшись от комаров, он только прикидывался, что спит, но сон не шел к нему.
Приоткрывая глаза, Василь из-под свитки видел, как спадало, угасало пламя, как седели угольки, видел в поредевших сумерках телегу и коня невдалеке, который время от времени фыркал, видел, как белым озером стлался вокруг туман.
И все, что он видел, было удивительно согрето близостью Ганны, ее усталым дыханием, которое он слышал, чем-то теплым, неизъяснимым, непонятным, что появилось в этот вечер, что стесняло его и от чего млела переполненная радостным ожиданием грудь.
Но усталость наконец взяла свое.
Проснувшись утром от толчка, Василь увидел над собой Евхима Корча, возвращавшегося, видимо, с ночных похождений.
- Хитро пристроился, Дятлик! - подмигнул Евхим. - Поглядеть - вроде ворона, а возле девки - не промах!
Василь с опаской взглянул на Ганну - она уже не спала, все слышала, - и губы его задрожали от гнева:
- Уходи!..
Евхим добродушно усмехнулся:
- Не бойся, не отобью. Такого цвету - по всему свету!
