И хлев - чудо просто, как он еще стоит: крыша на нем черная, замшелая, вся в дырах, в соломенных заплатах, течет! И сруб в колодце - зеленый, прогнил, земля сыплется в воду! Все, все - куда, кажется, ни глянь, все просит рук, забивает голову заботами!
Но разве только это одно бередит душу? Переиначивать, менять многое нужно в заведенном спокон веку порядке - вот что особенно, беспокоит. Негоже плохо думать о родном жилье, но ведь в сени зайти противно, такой вонью бьет оттуда, где чавкают, визжат поросята. Будто нельзя держать поросят в пристройке к хлеву. Старый, кислый запах не покидает хату: может, от поросят, которых иной раз - вот же порядок! - кормили в хате. Пробовал - как когда-то казарму - проветривать хату, но толку мало - вонь не проходит.
И неизвестно, как изжить ее! Да и как изживешь, если отец и мать привыкли, будто и не замечают ее. Однажды заикнулся Миканор об этом, мать так взглянула, словно он говорит чепуху какую-то.
- Это тебе кажется, Миканорко, - сказала спокойно, уверенно. - Кажется, что плохо пахнет. Как себя помню, так пахло. И у других так же...
Вот же ответ - у других так же! А если у других плохо делают, значит, и всем так надо? Это же правда: недавно заходил к Зайчику - поросята в хате, можно сказать, рядом с детьми. Дети ползают, играют возле них, между ними, в разлитом поросячьем месиве, а Зайчикам - хоть бы что, будто так и надо. Когда сказал им, так Зайчик пошутил, - мол, неизвестно, за кем лучше присматривать нужно! Детей, мол, вон сколько, а поросят - всего два! Зайчиха на него, Миканора, как нa чудака глядела!
Просто беда, никакой санитарии! Если бы в казарме, в полку хоть десятая, да что десятая - сотая часть такого беспорядка была, так командира полка метлой вымели бы из армии, судом-судили, как преступника! А тут живут - и ничего! Будто так и надо!
"Мало культуры! Можно сказать, у многих вовсе культуры нет! А некоторых видов культуры - не секрет - не хватает всей деревне..."
Привык в полку каждые десять дней со свертком белья, с полотенцем, с куском хорошего мыла шагать в мозырскую баню. Попариться, похлестать себя веником привык, а тут - черт его знает - как за всю зиму помыться? Летом - в любом пруду, в любом затоне искупаться можно, а зимой - как?
Когда маленьким был - мать в корыто, в ушат сажала, а теперь - не очень-то вымоешься в корыте! И сесть толком нельзя в нем, не говоря уже об ушате!
"Баню, баню строить надо! - не отступает, крепнет думка. _ Не такую пусть, как в Мозыре или Юровичах; хоть сарай какой-нибудь сложить. Но только чтоб баня как баня - с печкой, с полками, с паром! И чтоб вся деревня пользовалась, и старые и малые! Можно как в Мозыре - один дещ"
для мужчин отводить, другой - для женщин. А можно и так:
до обеда - мужчины, после обеда - женщины. Но только - чтоб была баня! На всю деревню, для всех!.."
И бани нет, и школы нет. И читальни тоже. И все надо, надо, а как сделать все, если тут столько забот с одной греблей? Чем больше думаешь, тем больше видишь, что с остальным надо подождать: и с молочным товариществом, и с мелиорацией. Всего сразу не сделаешь, надо считаться с людской силой - и гребли пока хватит. На одну греблю сколько силы требуется!
И винить людей нельзя - бедность, нищета. И без того частенько ни дня, ни ночи не видят: бьются как рыба об лед, чтобы кусок хлеба да рассол иметь, перебиться как-то от лета до лета.
Но и сидеть сложа руки да слушать жалобы и горевать тоже не метод. Переделывать надо сонное, гиблое это болото, самому переделывать: никто другой - не секрет - делать за тебя не будет. Комиссар полка Курбацкий что говорил, когда собрались в полковом клубе перед разъездом по домам, когда каждому как премию за отличную службу и для руководства на будущее дали подписку на "Белорусскую деревню"?
"Вы прошли хорошую армейскую школу, - говорил комиссар, - выучились грамоте, политически выросли, усвоили основу культуры; вы будете самой культурной, передовой силой в деревне. Несите же туда все передовое, будьте и там бойцами, бойцами за новый строй, за новую жизнь, за коммуну!.."
