Глушак аж зубами заскрипел при этих словах. "У кого есть лишки!" Еле удержался, чтобы не закричать: чувствовал, знал, что все равно никто не поддержит. "Лишки"! Чтоб тебе за эти лишки весь век на том свете гореть!"
- Так вот, у каких людей мы должны забрать лишки? - Голос Миканора будто тверже стал. Решительно, непоколебимо объявил: - У Глушака Халимона пять десятин!..
- Ого, распорядился! - первым откликнулся Евхим, стоявший где-то в сенях.
Старого Глушака душил гнев. С трудом преодолел удушье, разъяренно выдавил:
- Ты д-давал мне их, эт-ти п-пять десятин?! Что распоряжаешься? !.
- Это - решение комиссии.
- Комиссия твоя дала нам эту землю? - крикнул Евхим.
- Советская власть дала! - заявил Зубрич.
Глушак, взбешенный, хотел выругаться, но вовремя сдержался. Евхим протиснулся на середину хаты, готов был, казалось, ринуться к столу, в бой.
- Советская власть дала, - заговорил, закричал он, - так она дала ее, эту землю, не затем, чтоб вы ее отбирали!
- А мы и не отбираем! Мы обрезаем лишки!
- А ты спрашивал у меня, лишняя эта земля или нет? - дрожа, просипел старик.
- Мы и так знаем!
- Как же ты это узнал?
- Из советского закона.
- Очень ты знаешь эти законы, грамотей! - стоял, брызгал слюной старик.
- Ничего! - уверенно и вместе с тем с угрозой проговорил Евхим. - На вас тоже управа есть.
Сильный, широкоплечий, в кепке, лихо сдвинутой на ухо, он повернулся спиной к столу и твердо, решительно, тая какую-то угрожающую уверенность, направился к выходу.
Старый Глушак запахнул кожух и, чувствуя, что внутри все дрожит от гнева и ярости, сел. Заметил, как тихо стало в хате. Если и надо было идти сюда, потеть в этой духоте, то хотя бы ради этого момента. Пусть все видят, что он легко не уступит, не даст легко обобрать себя.
"Евхим - молодец: так удачно выступил! И про управу вовремя сказал! Вон как остыли многие! Все-таки боятся! - У Глушака снова ожила надежда: Может быть, не осмелятся брать, откажутся... Может, сорвется все?.."
Миканор хотел заговорить, но его опередил Зайчик:
- Есть тут неясность одна!
- Какая неясность?
- А такая. Ты, Миканорко, может, прояснишь ее. Как председатель. С землей этой заодно коней, Миканорко, не прирежут?
Дурашливый вопрос этот вызвал смешок, особенно среди молодежи, где Зайчик-штукарь был в необыкновенном почете. Смеялись не только тому, что услышали, но заранее и тому, что еще выкинет: знали, Зайчик вымудрил что-то.
Миканор, увлеченный спором с Глушаками, не сразу понял каверзный вопрос и смешок.
- О чем вы это, дядько?
- Да вот спрашиваю: коней тем, которым прирезают землю, не прирежут заодно?
Под шумок Зайчик разъяснил:
- Кому, мол, коня. Кому - полконя. Кому - четверть.
Кому - хвост, а кому - гриву...
- Дятел, тут тебе не вечеринка! - строго объявил ему Дубодел.
- Так я и сам вижу, что не вечеринка.
- Видишь - так нечего кривляться. Серьезное дело разбирается. Это тебе не комедия!
- А кто говорит, что кумедия! Кумедия - это вот весь разговор о земле, о переделе. - Зайчик не дал Дубоделу прервать себя: - Что мне земля эта,-если я без коня все равно обработать ее не смогу!..
Глушак осторожно, но удовлетворенно кивнул. "Сдержал свое слово Зайчик, вступился! И как раз в пору!" Он подумал: надо будет как-то отблагодарить за это, чтобы подохотить его на другой раз. Тут же, правда, отметил про себя: в том, как говопил Зайчик, чувствовалось не столько желание помочь ему, сколько боль за свои неудачи. Но Глу~ шак готов был простить это. Все же помог...
- Чем я засевать ее буду, эту вашу землю, если дети с весны от дубовой коры пухнут? - светлые глаза Зайчика пробежали по лицам Миканора, Дубодела, Зубрича.
- Так, чтоб не пухли они, земли надо, следовательно, - поучительно отозвался Андрей Рудой.
- Это мне напоминает сказку про того дурачка, который купил золотую, как у пана, миску. Сел возле нее и думает, что она сама кормить будет! Она, земля, как корова - дашь ей, накормишь, так и она тебе даст! А что мне земля эта, если от нее - ничего!
В хате одобрительно заговорили. Глушак подумал: "Рады были б, если бы к земле еще и коней добавили и семян! - Пожелал злорадно:
