, - Базар, видно, будет неплохой... - проговорил отец, видя, что подводы на Юровичи тянутся и впереди и сзади
- Плохой или не плохой - будет видно, когда поедем домой, - осторожно заметила жена.
Вскоре въехали в лес, небольшой и голый, но удивительно красивый даже в эту пору: будто споря друг с другом, поднимали высоко в небо, могуче раскидывали в стороны кривые ветви дубы-великаны и вязы.
- Вон там наше поле было. За Перевельскими кругами, - сказала мачеха От леса начиналось уже глинищанское поле.
- Земля тут, видно, не то что у нас...
- Сравнил! Такой в Куренях и возле цагельни нет!
Ганна видела, что в лесу там и тут торчали широкие жилистые пни, круглые срезы которых были черными, серыми, беловатыми и совсем белыми, свежими, и пожалела: столько тут вырублено этих дубов и вязов Лес был редкий, меж деревьев за недалеким перелеском хорошо просматривалось болото.
За леском снова тихо, задумчиво шумели бесконечные ряды придорожных берез, тоскливо, загадочно гудели провода. Они гудели все время - и когда сбоку уходила дорога на Гллнищи, и когда менялись узенькие серые, кое-где весело расцвеченные зеленью полоски озими. Этот, загадочный, тоскливый гул проводов нагонял на Ганну тоску, ей было жаль чего-то очень хорошего, дорогого, что, казалось, навсегда уходило с дорогой.
Когда проехали коричневую гать над водовичским болотом, большак начал постепенно подниматься, и вскоре не так уж и далеко забелела юровичская церковка. Церковка эта, как всегда, пробудила в Ганне беззаботное воспоминание о детстве. Давным-давно, маленькой девочкой увидела ее впервые - увидела как что-то необычное, недосягаемое, чудесное. И с той поры, хоть уже и выросла, возмужала, каждый раз, как видела ее снова, то удивительно трогательное воспоминание будто возвращало ей очарованье детства. Тогда, в первый раз, так же ехали на ярмарку. Какая чудесная была она, та ярмарка! Церковь, спуск с юровичской горы, которая казалась высоченной, страшной, радость, что наконец спустились, что конь не понес, море людей на площади, сладкая боязнь остаться одной, без родителей, затеряться. А вокруг дива дивные: платки один другого красивее, ленты, белыепребелые булки, пряники, баранки Одну баранку принес ей отец, - она только немного попробовала и спрятала за пазуху жалко было сразу съесть такое чудо!..
Церковь все приближалась. Вот подошла уже горка-холмик, курган с бурой некошеной травой и молодыми дубками.
Отец, проезжая мимо кургана, как и всегда, сказал:
- Разбойник лежит .. Силач. Первый силач на весь свет был, говорят... Людей перевел - мильон!..
Мачеха тревожно перекрестилась В дороге, далеко от дома, она всегда заметно терялась, мягчела и стихала, легко признавала отцову силу и власть.
За курганом, за полем, изрезанным кривыми морщинами оврагов, поросших там и тут кустарниками, купами деревьев, взгорье, чувствовалось, заметно спадало в невидимую широкую лощину Синяя гряда с черной полоской леса вздымалась за лощиной в далекой, затуманенной дали Ганна стала вглядываться в синеватую дымку перед грядой, искать желанную светлую полоску, которая иной раз на миг блеснет из-за возвышенности Она впервые увидела это чудо в тот далекий день, когда в первый раз ехала тут. "Что это?" - удивленно дернула она отца за рукав Отец безразлично повел взглядом:
"А, речка. Припять..." Ганна вскочила: "Припять?" Припять река-сказка, легенда! Она в тот раз так и осталась легендой, загадочная Припять, - блеснула на миг лучистой полоской и исчезла, сколько ни всматривалась Ганна, не показалась снова... Как и тогда, Ганне теперь захотелось снова увидеть знакомую веселую полоску, но реки не было видно: затуманенная даль скрывала ее.
Возле церкви отец остановил коня, и все слезли с телеги.
Начинался тот самый, некогда такой страшный, спуск.
Как всегда, отец отвязал веревку с задка телеги, привязал колесо за спицу к грядке, чтобы оно не крутилось. Ведя коня за уздечку, приказал женщинам:
- Придерживайте телегу!
Он пошел впереди, держа взнузданного коня за уздечку так, что конь как мог высоко задирал голову, щерил желтые зубы и даже приседал на задние ноги, сдерживая телегу, наезжавшую на него. Дорога была мерзлая, глинистая, с гравием, и неподвижный железный обод колеса, тершийся о нее, скрежетал. Он оставлял за собой ровную блестящую ленту с белыми отметинами на камешках.
