Воспоминания утомили, он уснул тяжелым тревожным сном. Ему приснилась мать: она стояла на развилке дороги и звала:
— Ванюша, где же ты? Ты у меня один остался. Отзовись! — Проснулся в хо-
лодном поту: мать ждет его. Раз не умер в первое время, значит, суждено жить. А вдруг случится чудо, и эти мучения закончатся?
Мысль о побеге засела где-то далеко в мозгу, а по жизни, если это скотское существование можно назвать жизнью, его вел инстинкт самосохранения. Он уже привык к вонючей похлебке и прелой, застоявшейся воде. Летом люди умирали от жажды и жары, а уже осенью — от холода. К зиме они сами построили продуваемые ветром деревянные бараки, но это было лучше, чем зимовать под открытым небом.
Потом их перевезли в другой лагерь, в Германию. Условия здесь были еще хуже, над ними издевались сознательно, чтобы пленные быстрей умерли, чтобы не тратить на них даже пули. Зимой их отправляли на работу, иногда загоняли в ледяную воду и держали там по нескольку часов. После этого Иван почти не чувствовал ног, они были как неживые. А однажды, когда он, опустив голову, копал, не обращая ни на что внимания, вдруг услышал родную кубанскую речь и до боли знакомый голос. Еще не веря своим ушам, начал всматриваться в говорившего: изможденный, заросший щетиной худой человек, в котором невозможно было узнать друга детства. С трудом ворочая языком, пересохшим от жажды, еле выговорил:
— Федя, це ты?
Тот поднял голову, посмотрел вокруг и тут вдруг узнал глаза — Ванины глаза.
— Ваня, ты?
Они побоялись обняться, стояли рядом, не веря в чудо — Федя Филько, лучший друг детства. Перед армией расстались и потеряли друг друга из виду. И надо же случиться такому: встретиться в лагере для военнопленных, в такой дали от родной Кубани. Это событие стало для них знамением: им необходимо выжить.
Вдвоем все невзгоды переносились легче. Они поддерживали друг друга, как могли, делились последней крошкой хлеба. Если один не в состоянии был подняться, другой подставлял свое плечо. А чувствовать плечо друга — это многого стоит. Только глубокой ночью, урвав часок у сна, они могли немножко поговорить по душам, поделиться горькими воспоминаниями:
— Ты знаешь, Федя, — рассказывал Иван, — я служил под Киевом, и меня за хорошую службу направили в Киевское артиллерийское училище. В конце июня мы должны были выпускаться, а тут война, Киев бомбят. Нам вручили документы и — на фронт. В вагоне едем, а куда — никто ничего не знает. Наши войска отступают, кругом паника. Вдруг налетели немецкие самолеты, взрывы, свист, падают бомбы. Выскочили мы, кто в чем, без вещей, без оружия. Где наша часть? Куда идти? Группами собрались в лесу. Один капитан взял на себя командование. Получили приказ: как стемнеет, будем прорываться к своим. Но ночи не дождались. Прямо на нас поперли немецкие танки. В панике все рванули назад, а нас расстреливали прямо в упор. Много народу полегло там. Но мне тогда повезло. Я остался в живых. А когда из леса выбрались, поняли, что окружены. Ну что мы могли с голыми руками против танков?
Федору тоже хотелось облегчить душу, поделиться нерадостными воспоминаниями:
— А я, Ваня, после срочной службы остался в армии. Хотел учиться, но дома
жена с сыном, да и родители уже пожилые, надо всем помогать. Наш полк стоял в Белоруссии. Мы видели, что война неизбежна, и разведка сообщала, что немцы мобилизуются, вооружаются. Но почему-то наше командование верило в пакт о ненападении, боялось провокаций. 22 июня нас перебросили на границу, но немец пер такой страшной силой. А у нас снаряды закончились через три дня, осталась одна винтовка на двоих. Наши почти все полегли. Меня ранило в ногу, потерял много крови. Санитары вынесли — помню, что уже лежал в поезде, даже перевязку сделали. А потом, когда немцы прорвали оборону, раненых так и не успели вывезти. Когда немцы зашли в поезд, всех, кто не мог ходить, застрелили сразу. А меня товарищ спас, так мы вдвоем и ковыляли. Если бы не он, меня бы уже не было в живых.
— Сначала нас держали в каком-то селе в Белоруссии, — продолжал Федор свой
горький рассказ. — В конце лета в вагонах перевезли на Украину, а зимой оказался в Германии, в этом лагере. С товарищем мы потерялись — нас среди ночи подняли, погрузили в вагоны.
