— Выпусти вдову из кутузки, говорю я тебе!
— Реб Исроел, посудите сами, она отнимает у меня заработок!
Реб Исроел не любил тратить лишних слов. Сказав это, он вернулся домой, а два дюжих молодца тем временем пришли к хасиду в кабак, выкатили на улицу две бочки со спиртом и вывернули краны: «Берите, мол, кто хочет!» И справили тогда евреи Койлерского переулка славную субботу, много пьяных валялось на улице, а шинкарю вдобавок наставили фонарей под глазами, пообещав на следующей неделе повторить — и поди жалуйся господу богу!
Войдет в дом к реб Исроелу увалень и остановится у большого шкафа.
— Ну, что скажешь, портновская голова? — спрашивает реб Исроел, награждая парня пощечинами. — Говорят, мать свою бьешь! А кто тебя кормил до сих пор? Другой чуть поперек ей молвит, за нож хватаешься?
— Реб Исроел, так ведь мать-то — моя! Мне можно, а другому — хворобу! Потроха выпущу! Не так ли, реб Исроел?..
— А тебе чего, детка?
— Да вон тот жук, у которого керосиновый склад, сулит мне красненькую, если я ночью перелезу через забор к его конкуренту, Иоськиному зятю, и устрою там «море разливанное» с бочками керосина.
— А я тебя вздую! Красненькую возьми, а ему кукиш покажи.
— Так он бумажку вперед давать не хочет.
— А ты скажи, чтобы он деньги у меня заложил, а сам ступай к Иоськиному зятю, — пусть он завтра поутру гвалт поднимет, мол, бочкам его глаза протерли… Я тебе красненькую отдам, а если этот жук потом к тебе придираться станет, дай ему в зубы!..
Приезжая в пятницу под вечер домой, реб Исроел садился на скамью, предварительно набив карманы медяками, и про себя молил бога: «Пошли мне, отец, людей, которым субботу не на что справить!» И не входил в дом, покуда не раздаст всю мелочь нищим. Затем, умывшись и надев субботний кафтан, отправлялся в молельню РИМа встречать субботу. Странники, проходившие по этим местам, специально останавливались в местечке, ожидая приглашения в гости к реб Исроелу на субботу. Вкус кугла[13], которым угощали в этом доме, запоминался на целый год. Молельня всегда была набита такими «гостями». Реб Исроел становился у дверей и, зорко следя за тем, сколько гостей не получит приглашения (никто так не любит принимать субботних гостей, как мясники и рыбаки), всех оставшихся уводил к себе.
Число желающих заполучить гостя на субботу порой и было так велико, что служка молельни РИМа назначал даже цену, которую прихожанам следовало уплатить за возможность совершить богоугодное дело. «Три злотых за гостя!» — выкрикивал он. На следующий день, после службы, раввин читал прихожанам главу из «Мидраша»[14]. У реб Исроела в такие минуты навертывались на глаза слезы. Потом он приглашал всех на субботнюю рюмочку водки с пряником и при возгласе «лехаим!»[15] стучал кулаком по столу, приговаривая:
— Пейте, люди добрые, за праотца нашего Иакова! За пророка Моисея!..
И в доме звенели окна от ударов кулаками по столу.
Реб Исроел мог самостоятельно прочитать раздел Пятикнижия[16], он и в комментариях Раши[17] неплохо разбирался, покуда комментатор не забирался в дебри арамейского наречия. Комментатора Раши реб Исроел вообще очень любил. Он казался ему кем-то вроде всеобщего близкого родственника. И еще одного человека побил реб Исроел: царя Давида[18]. Главы его псалтыря неизъяснимой сладостью растекались по жилам. Да и вообще царь Давид представлялся реб Исроелу простым и доступным человеком. Казалось, его можно запросто повстречать на улице, остановить и поздороваться с ним:
— Добрый день, уважаемый царь Давид! Как дела?
И начинается разговор о рынке…
Когда у реб Исроела подросла дочь, он отправился к раввину:
— Рабби, подберите мне зятя из ваших молодых людей.
Приняв зятя, он поселил его в своем доме навсегда: вот, мол, тебе еда и питье, вот тебе субботнее платье и карманные деньги, а ты сиди и изучай святую тору[19].
К зятьям, сидящим над фолиантами, реб Исроел относился с большим уважением и ходил мимо них на цыпочках. Все самое лучшее и дорогое он приберегал для них. А заслышав, бывало, в своем доме чтение нараспев, старик плакал от радости, как дитя.
