Но иногда, перед тем как заснуть, я оказываюсь у нее, я кого-то обнимаю, кому-то жалуюсь, а она меня утешает, накрывает меня своими волосами и смотрит с улыбкой, а глаза у нее…
Никак не могу представить себе ее глаза. Чего только я не думал о ее глазах, но точного представления о них не имею. Когда-то на выставке в Мюнхене я видел портрет дамы в исполнении одного француза. Я забыл имя художника. Изображена молодая дама в черном, с черным пером какой-то птицы на голове. Высокая, стройная женщина стоит возле пианино и легкими, медлительными и нежными руками в шелковых кружевных перчатках бросает красные розы на клавиатуру инструмента. Мне казалось, что глаза моей невесты должны быть такими, как у этой дамы на портрете. Но так мне казалось только поначалу, потом я не согласился с этим. И вообще образ моей бывшей невесты оставался для меня в тумане, и я не представляю себе, как она может выглядеть. Только однажды в Петербурге, в опере, я видел молодую девушку с каким-то господином, и мне показалось, что это «она»! Я словно помешался. Я последовал за ними, когда они вышли из театра. Господин заметил, что я не отстаю от них, и поглядывал на меня с подозрением, потом нанял извозчика и уехал. Я поехал следом, но они зашли в «Вену» и скрылись в одном из многочисленных кабинетов.
Да, при встрече с красивой девушкой на улице я в первое мгновение думаю: «Это она!» Но стоит мне тут же увидеть другую, как у меня мелькает мысль: «Нет, это она!» Так я сомневаюсь и ищу, потому что никак представить себе не могу, как она выглядит. В современной скульптуре я этого не вижу. В моей невесте должно быть что-то от классической линии, характерное для афродитической антики. Но не академической, нет, нет! Линия должна быть легкой, чуть дремотной, дремлющая страсть должна таиться в этой линии, как в испанских женских фигурах, как в примитивах. Так я думаю…
Но тут приходит ко мне на помощь мой друг скульптор и начинает моделировать в воздухе.
— Вот такой я бы ее изобразил. Фигура должна быть круглой, полной, но не рыхлой, — больше крови, чем плоти, чтобы каждая капля крови давала себя чувствовать. И сильной, сильной я бы сделал эту фигуру, линии крепкие, с круглыми, ниспадающими плечами, и каждую черточку я бы вылепил так, чтобы снаружи она казалась сонной… покрытой росою… как нечто первозданное, как дочь Иевфая. И грудь — крепкая, тугая, но небольшая, округлая и упругая, чтобы она была холодной, чтобы холодом от нее веяло. И вся фигура должна быть небольшая и словно созревшая для того, чтобы быть принесенной в жертву… Чтобы чувствовались кости и каждая капля крови, клокочущая в ней… Я посадил бы ее в тонкой шелковой сорочке, а кругом сиял бы красками ландшафт…
Но тут перебивает художник. Гринберг позабыл обо всем. Этот длиннорукий парень с черными сверкающими глазами взобрался на стол, скинул какую-то глиняную фигуру (а Бюстник ничего не видит) и рисует картину:
— У отца ее, говоришь ты, ветряные мельницы, — вот, видишь, пригорок, желтый песок, собирается дождь — одна туча темная, другая — светлая, свет падает на песок — золото, золото… Впереди три ветхие мельницы, ветер гонит крылья в одну сторону. Кругом старые тополя, вербы с длинными ветвями, и все клонится в одну сторону, тени вперемежку с желтым светом переливаются — золото, золото, осень… вода — темное пятно на желтом фоне… Маленькая девочка стоит у воды… Холодно… холодно… Она держит рубашонку, хочет надеть, но ветер дует, вздымает волосы, и все — на желтом-желтом фоне… Осень… листья красные, желтые… золото… золото… золото…
Но тут уже во мне проснулся писатель, и я кричу, покрывая голоса обоих:
— Нет! Нет!
И начинаю рисовать картину: в пятницу вечером и в субботу вечером… Я сижу и штудирую, я набожный, благочестивый молодой человек… Мы с женой живем в ладу, у нас с ней дети… Она мне преданна… А художник все это рисует — ландшафт с ветряками, с тополями… А Бюстник все это лепит в воздухе. Он даже показал мне, как она выглядит, схватил карандаш и делает набросок. Но Гринберг говорит:
— Скажи, пожалуйста, ты никогда ее не видел? А далеко это от твоего местечка? Ведь твоя, родина совсем недалеко отсюда?
