Преподобный прервался, поднял глаза с легкой улыбкой и закрыл папку.
– Надеюсь вы, милорды, обратили внимание, что за период менее чем семидесяти лет от основания Грейсона, когда на всей планете было не более двадцати пяти ленов, не менее шести из них перешли к незаконнорожденным детям – бастардам. Перешли, заметьте, при наличии законнорожденных, признанных детей женского пола. История нашей планеты насчитывает девятьсот сорок два года. Можете ли вы предположить, сколько раз за это тысячелетие наследование лена осуществлялось при сходных обстоятельствах? – он постучал по толстой папке лежавшей у него на столе. – Практически наверняка, что бы вы не предположили, цифра окажется слишком мала.
В его кабинете повисла тишина. Старомодное кресло скрипнуло, когда он откинулся на спинку, сложив руки поверх папки.
– Итак, что мы имеем, милорды, так это то, что, хотя незаконнорожденные дети исключены из линии наследования лена, мы сами множество раз в прошлом игнорировали это ограничение. Последний случай был, могу заметить, менее двадцати лет назад в лене Ховелл. Безусловно, во всех предыдущих случаях, когда закон игнорировался, бастарды, о которых шла речь, были детьми землевладельцев-мужчин. На деле, в подавляющем большинстве случаев, не было никакого способа доказать, что наследники тех землевладельцев хотя бы действительно были их детьми. Однако в случае землевладельца-женщины, когда факт того, что именно она является матерью ребенка может быть доказан не оставляя места сомнению, внезапно незаконнорожденность становится непреодолимой преградой, которую невозможно ни обойти, ни проигнорировать. Мне любопытно, милорды. Почему бы это так?
Четверо из посетителей преподобного отвели глаза, не имея силы – или желания – встретить его горячий, вопрошающий взор. Мюллер, встретив его, только сильнее побагровел, на скулах у него вспухли желваки. Да ещё Джаспер Тейлор, землевладелец Кансеко, выглядел таким же упрямо разгневанным, как Мюллер.
– Очень хорошо, милорды, – наконец произнес Салливан. В голосе его звучало нечто гораздо более похожее на презрение, чем привыкли слышать в свой адрес эти люди. – Ваша… озабоченность принята во внимание. Я, однако, хочу довести до вашего сведения, что ни Церковь, ни Меч не сомневаются в правомочности наследования этим ребенком титулов и владений землевладельца Харрингтон.
– Это, безусловно, ваше право и привилегия, ваша милость, – проскрежетал Мюллер. – Тем не менее, как установлено и светскими, и церковными законами, у человека есть право и обязанность бороться за то, чего, по его мнению, требует от него Испытание Господнее, что бы ни говорили Ризница и Меч.
– Воистину, – согласился Салливан, – и я ни на мгновение не предполагал отказать вам в этом праве, милорд. Но прежде чем вы встанете против Бога и людей, возможно вам стоит убедится в правильности своей позиции. Говоря конкретнее: этот ребенок не будет незаконнорожденным.
– Прошу прощения? – Мюллер подскочил в кресле, да и остальные землевладельцы выглядели столь же сбитыми с толку.
– Я сказал, что ребенок этот не будет незаконнорожденным, – холодно повторил Салливан. – Уверен, что это должно удовлетворить даже вас, милорд.
– Вы – слуга Господа на Грейсоне, ваша милость, – парировал Мюллер, – но не сам Бог. Ни в законах Церкви, ни в светских законах не говорится, что преподобный – да хоть бы и вся Ризница – может сделать ложное истинным просто объявив об этом.
– Воистину, не может, – со льдом в голосе произнёс Салливан. – Тем не менее этот ребенок не будет незаконнорожденным. Вы не получите возможности, которой столь очевидно желаете для использования ребенка леди Харрингтон против неё самой. Святая Церковь не позволит. Я не позволю.
Он снова улыбнулся.
– Надеюсь, я выразился достаточно ясно, милорд?
