Фелисити оглянулась на шествие за своей спиной и покачала головой:
– Прошу тебя, Талли, не позволяй ему жевать то, что он обычно жует. Я до сих пор не знаю, как нам расплатиться за ущерб, который он причинил сапогам нашего стряпчего, мистера Эллиота.
– Тот еще стряпчий, – проворчала ее сестра. – Поделом этому старому скряге. – Талли откашлялась и заговорила сдавленным голосом, передразнивая этого человека: – «Сезон в Лондоне? Но это означает выброшенные на ветер деньги! Вы должны экономить, дорогие девочки. И, учитывая ваши обстоятельства, вам было бы лучше всего…» – Талли аж зарычала очень похоже на Брута. – Этот мерзкий сукин…
– Талли! – остановила ее Фелисити. Нельзя сказать, что она не разделяла чувств сестры по отношению к стряпчему, но предпочитала занять в этом вопросе позицию, более подобающую леди. – Вспомни, что всегда говорила нянюшка Бриджет. «Среди мужчин большая редкость человек, который думает о будущем леди».
– Помню. Но ведь нянюшке Бриджет не приходилось жить в пустом особняке, экономя даже на мелочах, не так ли? – пробормотала она в ответ, но все-таки взяла на руки Брута, когда они вышли на лестничную площадку, и успокоила маленького звереныша, прошептав ему на ухо что-то ласковое. Возмещение еще одной пары штиблет пробило бы невосполнимую брешь в их уже более чем скромном бюджете. Поскольку звонок продолжал настойчиво трезвонить, Талли вздохнула: – Силы небесные! Какие же все они грубые! Почему бы нам не послать миссис Хатчинсон открыть дверь?
– Миссис Хатчинсон… плохо чувствует себя, – сообщила Фелисити.
За ее спиной раздалось весьма неделикатное презрительное фырканье.
– Миссис Хатчинсон не плохо чувствует себя, а у нее ноги заплетаются от выпитого виски.
– Да, у нее есть склонность к злоупотреблению бренди, но за такую мизерную плату мы можем нанять только такую, как она.
– Хорошо, что она согласилась работать за бренди, не так ли? – сказала Талли. – И хорошо, что нам удалось прихватить с собой так много бутылок из подвала дядюшки, прежде чем мы уехали из Суссекса, иначе мы были бы по уши в долгах, оплачивая счета поставщиков спиртного.
Звонок раздался снова. И кто бы там ни стоял за дверью, человек этот с раздражающей настойчивостью продолжал требовательно трезвонить, действуя на нервы Фелисити.
– Когда я стану герцогиней Холлиндрейк… – пробормотала она, представив себе бесконечные запасы каменного угля, вышколенных слуг и респектабельных экономок.
– Да уж, тогда все будет великолепно, – сразу же согласилась Талли. – Мы будем жить на углу Гросвенор-сквер в теплом и респектабельном доме, и нам совсем не нужно будет экономить. – Она на мгновение замолчала, и на губах ее появилась озорная улыбка. – И уж прежде всего мы наймем непьющую экономку. А вдруг сам герцог пьет и поэтому от него так долго не было никаких вестей? Что, если после смерти дедушки он покатился по наклонной плоскости? Ох, дорогая Фелисити, что, если он превратился в пьяницу и вообще не намерен жениться?
– Вздор! – заявила Фелисити. – Обри Майкл Томас Стерлинг, десятый герцог Холлиндрейк, никогда не превратится в пьяницу. Не такая у него натура. – Вздернув носик, она приложила все усилия, чтобы прогнать даже тень сомнения, которое заронила ее сестра. Она не могла допустить, чтобы была пробита хотя бы маленькая брешь в доспехах, которые она надевала на себя, когда речь заходила о любых делах, связанных с герцогом.
– Откуда ты знаешь? – попыталась возразить Талли. – Ведь ты никогда не встречалась с этим человеком.
– Это я-то не знаю его? – круто повернувшись к сестре, спросила Фелисити. – Не смеши меня. Я четыре года переписывалась с ним. Этого, по-моему, достаточно, чтобы узнать его.
Талли сжала руку сестры:
– Дорогая Герцогиня, он уже несколько месяцев не писал тебе. С тех пор, как умер его дедушка. Даже ты должна признать, что что-то…
Следует отдать ей должное, Талли не сказала «пошло не так», а сказала лишь «изменилось».
– Конечно, изменилось. Изменились его обстоятельства, – сказала Фелисити, продолжая путь к входной двери. – На нем теперь лежит огромная ответственность. Едва ли можно ожидать, что у него теперь найдется время без конца писать мне.
