– Вероятно. Но в твоем случае я бы даже внимания на это не обратила. Но дело не в этом. У Вадима проскочила фраза про то, что кроме меня, у вас с ним есть ещё кое-что общее. Скажи мне, я правильно его поняла?
– Да, – вдруг решился я. – Более того, я на этом «кое-чём общем» скоро женюсь.
На той стороне повисло гробовое молчание.
– Ром, – растерянно спросила она после паузы. – Ром, а как же я? Я разве тебе не нужна?
– А ты, Анечка, уже замужем, – отрубил я, и повесил трубку.
Я сидел у компьютера пьяный настолько, что букв на мониторе разобрать уже не мог. Час назад я позвонил Ольге, и официально заявил, что на следующей неделе мы с ней идем в ЗАГС. Ольга обрадовалась, и изъявила желание немедленно приехать.
Я снова отбоярился отговорками о срочной работе, и поспешил свернуть разговор. В таком состоянии я и сам-то себе не доверял. В таком состоянии… в таком состоянии я способен быть только один. Наедине с компьютером, битком набитым фотографиями. «Ром, я разве тебе не нужна?»
Эх, Аня, Аня… Ты даже и не представляешь, насколько ты мне нужна! Ты нужна мне, как никто другой. Ты мне очень, очень нужна, просто необходима! Потому что прикасаясь к тебе, я ухожу в совсем иное измерение. Я становлюсь лучше. Хотя бы ненадолго. Даже самый закостеневший в цинизме подонок при виде тебя не сможет не измениться хотя бы ненадолго, Ань. Я могу любоваться тобой бесконечно. Я, Ань, от этого эстетическое удовольствие получаю. А ещё ты мне необходима потому, что ты – богиня, а я – вечно одурманеный алкоголем, нищий и бездомный тридцатилетний эмигрант, с расписанным палитрой комплексов холстом на том месте, где у нормальных людей душа. Ты нужна мне уже хотя бы потому, что при твоем появлении мужчины замирают и роняют из рук предметы, а женщины преисполняются ощущением жесточайшей зависти с откровенной ненавистью… Ну вот, видишь, снова я несу чепуху, никакой ненавистью женщины не преисполняются. Потому что ты красива настолько, что с тобой и сексом-то страшно заниматься. Потому что при виде тебя отступают все человеческие чувства, и остается только одно – чистейшее восприятие эстетики твоего совершенства. Ну, как в Третьяковке, знаешь, перед полотнами моего любимого Куинджи. Непостижимая глубина… Потому-то ты мне и нужна. Посредством тебя я пытаюсь побороть свои комплексы, Анечка. Я просто самоутверждаюсь за твой счёт, врубаешься? Потому что, как ни крути, ты – лучшая. Самая.
И до страшного стресса любимая.
Да, именно любимая. Кого же я тогда и люблю, как не тебя? Я просто загнавшийся пьяный дурак, который завтра протрезвеет, и снова будет куда-то убегать от себя самого. В этом виде спорта я просто чемпион. Но почему-то убегать получается недалеко. А если и далеко, то ненадолго. В итоге я всё равно снова и снова себя настигаю, и сам себе бью по физиономии. Ты думаешь, это легко – осознавать, что ты просто перманентно бухой козёл, идиот, по пьяни и трусости просравший самую любимую, самую близкую, лучшую и чистейшую женщину в своей жизни? Да ещё при этом её и обидевший. Я просто неадекватная, закомплексованная пьянь, Ань, и спроса потому с меня нету. Я – больной насквозь. И меня нельзя понять, потому что когда я пьян, а это почти всегда, то выкидываю порой такое, чего и сам потом постичь не в состоянии, причём зачастую даже спустя годы. Можно выключить телефон, стереть письмо из ящика, да вообще выкинуть компьютер к чёртовой матери, но, Аня, свою собственную совесть выключить невозможно. Даже если круглосуточно безостановочно бухать.
Но твои глаза, когда ты сидела у меня на заплёванной лестничной площадке, я всё равно не смогу забыть никогда в жизни. Возможно, когда-нибудь ты сможешь меня понять, и простить.
Я проснулся от того, что кто-то долго, настойчиво звонил мне на мобильный. Видимо, напился я ночью до страшного состояния, потому что обычно выключаю на ночь звук на трубке, а вчера, видимо, забыл. Просыпаться по будильнику у меня нет необходимости, трезвым спать я тоже ложусь довольно редко, а слышать спросонок с перепоя чьи-то ранние звонки – это удовольствие ниже среднего. Вот и сейчас – мелодия звонка ввинчивалась в пульсирующий болью мозг каким-то адским буром, достающим чуть ли не до нижней челюсти. Я перевернулся на другой бок, и накрыл голову подушкой. Не помогло. Звонок не прекращался.
