Немного позже моя голова покоилась на груди Оливера, и я слушала биение его жестокого сердца. За ураганом страсти не последовало ни одного нежного жеста. Я бросила взгляд на его лицо.
— Итак? — спросил он меня, что значило: как дела?
— Итак, — ответила я с насмешливой улыбкой, — ты знал, что Хьютон — король каучука?
— Я это, конечно, знаю, но я не говорил: Хьютон, я сказал: Давентри, — просвистел Оливер сквозь зубы, напоминавшие зубы волка.
— А почему не Хьютон? — настаивала я. — Он же не женат.
— Я сказал: Давентри.
— Но послушай же, Оливер, Хьютон очень богат и… уже немного в меня влюблен.
Оливер поднялся, поправил волосы, привел в порядок свою одежду, не проронив за это время ни слова. Он был бледен, и я пока еще не знала, что он мог принимать такой неумолимый вид.
— Выслушай меня внимательно, Анна, — сказал он, — я хорошо знаю окружение, в котором играю свою роль. Хьютон — это авантюра, Давентри — гарантированный успех. Тебе бы следовало понять это без всяких объяснений.
— Но как же ты хочешь, чтобы я могла соблазнить эту скалу? Седрик Давентри — старик, в жилах которого давно течет не кровь, а вода — ты просто не вправе ожидать от него подобного проявления силы!
— Ее у него достаточно, чтобы превратить тебя в леди Давентри.
У меня непроизвольно вырвался крик удивления.
— Оливер! Ты хотел бы, чтобы я вышла замуж за этого человека?
Оливер посмотрел мне прямо в глаза, как будто желая подчинить меня своей воле.
— Эта старая крепость скоро рухнет, — сказал он. — Если тебе неприятна мысль быть его женой, то, несомненно, придется по вкусу идея стать немного позже его вдовой.
— Но, — возразила я, — он не настолько стар.
— У него больное сердце, — ответил Оливер, чеканя каждое слово с тем ледяным спокойствием, от которого у меня по спине побежали мурашки. И добавил: — Именно это-то и важно.
— A у Хьютона… сердце не больное? — спросила я упавшим голосом.
Оливер зажег сигарету.
— Если хочешь, воспользуйся Хьютоном, чтобы отыскать путь к Давентри. Они очень близки, часто видятся, но помни: твоя цель — Давентри. — Он взглянул на часы на своей руке. — Анна, — сказал он, так как я хранила молчание, — послушайся меня!
Он церемонно поцеловал мою руку, как будто бы я не лежала голая, как Ева перед грехопадением, поперек кушетки, и ушел, не сказав более ни единого слова.
В то утро я лежала у бассейна. Вяло раскинувшись на тонкой циновке, я подставляла солнцу свое тело, становившееся с каждым днем все более загорелым. Мои бедра опоясывала узкая красная повязка, а груди слегка прикрывали два треугольника такого же цвета. Хьютон, одетый в купальный костюм, зрелый, но совсем не перезревший, я бы даже сказала аппетитный, как свежий арбуз, лежал рядом, чистил мне апельсины, подносил зажигалку к моим сигаретам и тихо любовался моей красотой.
Лорд Давентри, прятавший свой сухой деревянный остов в костюм из белой фланели, наблюдал за мной, как цапля за аллигатором. Немного в отдалении, удобно устроившись в кресле, Дороти Пенроуз, укутанная легкой тканью, казалось, воображала себя памятником накануне открытия. Оливер, прекрасный, как атлет из Древней Греции, лениво поддерживал разговор между заплывами. Официант из бара то и дело приносил поднос, нагруженный напитками, цвет которых нас почти не интересовал, так как мы представляли собой серьезную команду любителей выпить.
Между тем однажды утром в тесный круг любителей купания в бассейне проникло создание, заставившее всех восхищенно замолчать. Если меня можно было сравнить с Клеопатрой, то новенькая была настоящей королевой Пальмиры. Из-под большого махрового полотенца, которым она обернулась, выглядывали две отличные точеные ножки, а ее головку, не менее прекрасную, украшали два больших цветка из черного бархата: ее глаза. Все по-королевски было увенчано темными завитками, в которых переливались голубые отблески.
Это был удар ниже пояса!
Я бросила украдкой взгляд на эскорт моих мужчин; они пристально смотрели на соблазнительное создание.
Разговор резко оборвался на слове, которое так и застыло на губах Дороти Пенроуз.
