У Шелли в горле застыл комок величиной со штат Техас. Она не могла не согласиться с Марией: перед ней была идеальная студия художника, залитая естественным светом, льющимся из застекленных панелей фонарей, окаймлявших взметнувшийся ввысь потолок с открытыми балками, и высоких окон, прорезавших стены. Она усмехнулась, завидев в углу маленькую дровяную печку со стеклянной передней заслонкой. Джош и его камины!.. Как же он их любил! Впрочем, приятно в дождливый день присесть перед ней и любоваться чудесной веселой игрой пламени. Таская наверх поленья, она, вздохнув, решила, что, возможно, они послужат этому удовольствию.
Прислонив к стенке последний холст в воскресенье днем, она обвела комнату взглядом и подумала снова, что Джош не мог бы доставить ей большей радости, чем подарив это пространство.
Комната была построена очень продуманно и предоставляла ей все необходимое: уединение, простор, виды, свет и даже комоды, столы с гладкими столешницами – в центре одной располагалась раковина для мытья кистей – и шкафы для ее припасов. Взгляд ее упал на дверь в дальнем конце мастерской, и она улыбнулась. Практичный Джош предусмотрел даже туалет со встроенным душем.
Несмотря на отсутствие меблировки, это была приветливая комната. Дубовый пол сверкал теплым блеском в лучах утреннего солнца, струившихся из многочисленных окон. Аромат кофе из кофеварки на одном из столиков наполнял воздух, добавляя ощущение доброго уюта. Минуту спустя с кружкой кофе в руке Шелли прошлась по комнате, притрагиваясь ко всем предметам, осваиваясь в новых владениях.
Два мольберта уже стояли перед окнами, выходящими на долину, и клетчатый красный, с зеленым, диван, украденный ею из кабинета Джоша, разместился в гордом одиночестве в центре огромной мастерской. Прошлым вечером его помог ей вташить по лестнице чертыхающийся и протестующий Ник. Ей нужно будет еще позаботиться о скрытом свете и мини-холодильнике, а то приходилось бегать вверх-вниз, едва захочется холодного питья или капельки настоящих сливок в кофе. Она посмотрела на диван. Может быть, ей стоит потратиться еще и на ковер из искусственного меха? Он будет отлично смотреться перед диваном.
Она распахнула стеклянную дверь, одну из тех, что вели на маленькую, выходящую на восток террасу, и ступила за порог. Вдыхая прохладный терпкий аромат лесов, она пила кофе, но мысли ее вновь устремились к пятидесятитысячедолларовому праву на проход. Тщетно она твердила себе, что это не ее проблема. И если бы она была настоящей Грейнджер, то плясала бы от радости, что обвела Боллинджеров вокруг пальца. Разве не потратили оба семейства большую часть последних ста пятидесяти лет, пытаясь проделать именно это? Почему же это кажется ей таким глупым? Не потому ли, что она уехала отсюда много лет назад? Потому что не провела последние семнадцать лет, варясь в котле легенд и рассказов об исконной вражде Грейнджеров с Боллинджерами? Правду сказать, она, оставив Дубовую долину, меньше всего стремилась вспоминать о Боллинджерах… особенно о Слоане.
Она закрыла глаза, по-прежнему не желая думать о нем. Но все без толку, под сжатыми веками тут же возникло его суровое смуглое лицо. Его грубо высеченные черты обладали особой, запоминающейся привлекательностью. Когда Слоан Боллинджер входил в комнату, женщины не могли отвести от него взгляда. Это жесткое сильное лицо с поразительными золотистыми глазами, крупногубый рот, завораживающий и манящий… Не умаляла притягательности и фигура – мощная, истинно мужская. Слоан входил в комнату и становился там хозяином. Его личность излучала живительную силу. За ним следовало обещание, ожидание чего-то хищного и волнующего. Одна лишь мысль о нем, картина того, как он идет к ней с насмешливой полуулыбкой на губах, вызвала волну жара, захлестнувшую ее и заставившую вспомнить вещи, которые она поклялась забыть.
Но Слоан был незабываемым… по крайней мере для нее. В этом она не раз с горечью признавалась себе. Он был ее первым любовником, возлюбленным, и несколько драгоценных месяцев она его обожала. Однако, на свою беду, она слишком скоро узнала, что он ей лжет, предал ее. Она должна была бы его ненавидеть, а иногда так и делала. Но, к глубокому своему огорчению, даже когда не сомневалась, что он самый гадкий человек на свете, все равно не переставала считать его удивительно привлекательным. Какой же она была дурой! Он заплатил несуразно высокую цену за дурацкое право прохода. Это была нечестная сделка. Шелли нахмурилась. Может, поэтому она так терзается? Потому что это несправедливо? А может, потому – нашептывал ей лукавый внутренний голос, – что, облапошив Слоана, Джош только подтвердил мнение Боллинджеров, что Грейнджеры – это свора воров, бесчестных хитрых подонков.
