Джулиан посмотрел на нее как на умалишенную.
— С чего вы взяли?
— Тогда зачем вы наставили на меня оружие?
— Я думал, на вас напали. Я не наставлял на вас оружие, присмотритесь, ствол направлен в пол.
— Кто может напасть на меня в моем собственном доме?
Ваши люди?
Джулиан скрипнул зубами. Его охватила злость, он осознал глупость положения, в которое попал. Голова слегка кружилась, с него по-прежнему капало. Вдобавок едва не слетело полотенце, и если бы он не успел подхватить его свободной рукой в самый последний момент, положение стало бы еще глупее…
— Перестаньте молоть чепуху, миссис! Лучше скажите, на кой черт вы подняли такой крик?
— Какой крик? Убирайтесь прочь, я не кричала!
— Я не глухой. Вы кричали так, что у меня волосы встали дыбом.
С трех бокалов вина он не мог опьянеть настолько, чтобы вламываться в чужую спальню без всякого повода.
Вдруг она потупилась и залепетала:
— Да, вы правы… я… простите… Наверное, мне приснился кошмар…
Брови его удивленно поползли вверх. Только сейчас он рассмотрел ее лицо вблизи. В нем определенно было что-то не так. Глаза… Зрачки сильно расширились и неестественно блестели, по щекам разлилась мертвенная бледность, губы мелко дрожали. Кроме того, он вдруг заметил, что она что-то прячет, заведя одну руку за спину. Как ребенок, которого взрослые поймали со спичечным коробком.
Джулиан нахмурился.
— Что там у вас?
— Ничего… — тут же ответила Рианнон и опустила голову еще ниже.
Он швырнул «кольт» на постель и решительно протянул вперед руку.
— Дайте.
— Н-нет!
— Дайте сюда, я вам говорю.
Когда он коснулся ее, она задрожала и вся сжалась, словно перед ударом. Джулиан поправил на себе полотенце и властно обнял ее за талию, а другой рукой схватил ладонь, прятавшуюся за спиной. Что там? Нож? Пистолет? Она намеревалась убить его, когда он заснет? Превосходно…
— Я больше не стану повторять, леди, — суровым голосом предупредил он и без дальнейших проволочек стал выворачивать ее руку.
У Рианнон не было сил бороться с крепким взрослым мужчиной. Она осознала отчаянность своего положения и, вдруг громко всхлипнув, взмолилась:
— Оставьте меня в покое!
В следующее мгновение неизвестный предмет выпал из ослабевшей руки и глухо ударился об пол. Джулиан быстро нагнулся и взял его. Это был пузырек, заткнутый обычной пробкой. Он сразу все понял и поднял на нее изумленные глаза. Опий. Остается только узнать, в каком он виде — чистый или настойка?
Рианнон опустила глаза, стараясь избежать его взгляда.
— Это настойка? Или чистый опий?
— Не ваше дело!
— Вы не можете без этого обходиться?
— Могу! — почти истерично вскричала она. — Господи, отдайте сейчас же… пожалуйста! Мне нужно, прошу вас!
У Джулиана волосы зашевелились на затылке. Он совершенно растерялся. Потом откупорил пузырек и проверил его содержимое. Настойка. Вполне легальный продукт. В мирное время его продавали почти в каждой аптеке, с его помощью лечили головные боли, колики, женские болезни и депрессию.
Во время войны значение настойки опия возросло во много крат. Джулиан знал, какие страдания переносили раненые солдаты на операционных столах в походных лазаретах. А он не мог предложить им сильных болеутоляющих средств, ибо их у него попросту не было. Хорошо еще, что через кузена Джерома он мог доставать кое-какие другие лекарства и препараты.
Но опий опасен. Это Джулиану также было прекрасно известно. К нему чрезвычайно легко пристраститься, а при злоупотреблениях он приносит человеку только вред. И какой! Он на всю жизнь запомнил труп, увиденный еще в годы учебы в медицинской школе. Это была девушка. При жизни наверняка очень красивая, со светлыми золотистыми волосами и яркими голубыми глазами. Как куколка. Обнаженная, с пепельно-серым лицом, она лежала на резекционном столе перед вскрытием. Ее нашли в лесу и поначалу не смогли отыскать родственников, поэтому и доставили в медицинскую школу. Лишь много позже выяснилось, что она была дочерью очень богатого человека, но сбежала из отчего дома, пристрастившись к наркотику. И в конце концов это зелье убило ее.
— Полковник, прошу вас…
Его взбесили эти просительные нотки. Рианнон напоминала в эту минуту капризного ребенка, в котором говорит только упрямство.
