– За юную актрису, очаровательную, талантливую и привлекательную не по годам, – начал он. – Мы все восхищены…
Внезапно приступ боли исказил его лицо, он вздрогнул и тяжело опустился на стул, его лицо стало пепельно-серым.
– Прошу прощения, но я чувствую себя не очень хорошо, – прохрипел он. К нему сразу же бросилась Шерли.
Внезапно Инес тоже почувствовала приступ слабости, у нее возникло ужасное ощущение, что если она немедленно не встанет из-за стола, то потом не будет знать, куда деться со стыда.
Ребенок, о, мой ребенок, подумала она, почувствовав под ложечкой знакомое и мучительное ощущение пустоты. Она умоляюще взглянула на Джулиана, пораженного ее бледностью. Проклятие! Он говорил, что ей не следует выходить, но она убедила его, что доктор разрешил. Теперь она стала белой как мел и была на грани обморока. Джулиан попытался помочь ей выйти из комнаты, но тут раздался пронзительный крик Шерли Франкович, которая увидела, как ее муж тяжело упал на стол. Его лысая голова с грохотом рухнула на лиможское блюдо с праздничным тортом. За столом возникло всеобщее смятение: гости с позеленевшими лицами вскакивали со своих мест и бросались в ванную, некоторые из них со стонами падали на пол.
Рамона была в панике.
– Боже, что происходит? – крикнула она пораженному дворецкому, который, казалось, не мог даже двинуться с места. Случилось именно то, чего она так боялась. Проклятие числа тринадцать сбылось!
– Ради Бога, вызовите доктора, – прокричал Ник, чувствуя, что не может справиться с накатившей на него волной слабости. – Вызовите «скорую помощь»!
Ошеломленный дворецкий и официанты застыли от ужаса, как будто малейшее движение могло заразить их этой ужасной болезнью.
– Нас всех отравили!
Инес не помнила ни своего обморока, ни дороги в больницу, ни перелета в Мехико на самолете Рамоны, ни длительной, сложной и опасной операции, которую провели, чтобы спасти ее жизнь.
Только через несколько дней Инес окончательно пришла в себя. Она увидела узкую белую комнату, трубки и шприцы, соединенные с капельницами, и бледного, обезумевшего от горя Джулиана, стоявшего у ее кровати.
– Дорогая, моя дорогая, – тихо вскрикнул он, нежно целуя ее руки и лицо. Затем он стал на колени и прикоснулся своими теплыми и спокойными руками к ее лицу, глядя на нее с изумлением, печалью и любовью. – Я думал, что потерял тебя, мой ангел. Я думал, ты навсегда покинула меня. – Его утомленные глаза были полны слез, и Инес увидела, какое у него изможденное лицо.
– Что случилось? – Ей казалось, что ее голос звучит откуда-то издалека. – Мы были на ужине, а потом я ничего не помню. Что это было, Джулиан? Что случилось?
– Пищевое отравление, – сказал он. – Мы все отравились, все, кто был на ужине. Некоторые перенесли его хуже, чем остальные. К несчастью, ты оказалась среди них.
– Где я? – Она взглянула в окно, ожидая увидеть пальмы и буйную растительность, но ее взору предстали бетонные плиты большого города.
– В Мехико, дорогая, в лучшей больнице Мехико. Рамона отправила нас сюда на своем самолете. О Господи, Инес, ты чуть было не умерла. Это заставило меня понять, каким глупцом я был, каким ужасным болваном. Прости меня, дорогая, прости. – И из его глаз потекли слезы раскаяния и облегчения.
– Не надо, милый, пожалуйста, не надо. – Она нежно провела рукой по его волосам и дотронулась до мокрых щек. Никогда прежде она не видела Джулиана плачущим. Затем ее рука двинулась к плоскому животу. – У меня не будет ребенка?
Он печально кивнул.
– Послушай, дорогая. – Он сел на кровать поближе к ней, стараясь говорить очень бодро. – Пожалуйста, не думай о ребенке, это трагедия, я знаю, но ты молода, у тебя еще будет ребенок, доктор сказал, много детей.
Инес начала плакать. Он дотронулся рукой до ее дрожащих губ и придвинулся ближе.
– Нет, Инес, не надо, – твердо сказал он. – Прекрати. Не надо жалеть себя. Все могло быть гораздо хуже.
– Хуже? – Она пыталась остановить слезы, но поняла, что но может. – Почему хуже?
– Ирвинг Франкович умер.
– О Боже, нет! – Она прикрыла рот рукой. – Как? Почему?
– Как показало вскрытие, все это из-за тех проклятых устриц, которые мы съели. Их, скорее всего, привез ли из Мехико накануне, по все они были испорчены. – Он покачал головой. – Господи, дорогая, ты даже представить себе не можешь, как плохо мы себя чувствовали. Я никогда не видел ничего подобного, но у бедного Ирвинга не было шанса выжить. Его скрутило, он в агонии рухнул и умер на наших глазах, еще до прибытия доктора. Сэру Криспину тоже пришлось тяжело, но он и не такое переживал, кажется, сейчас он отошел.
