Мисси не могла вспомнить, с чего это все началось, но миссис Пейдж и миссис Тутл находились между собой в состоянии глубокой вражды. Миссис Тутл была вдовою и ехала на Запад со своим братом. В отличие от миссис Пейдж говорила она мало, но если открывала рот, то изрекала замечания исключительно малоприятные и даже резкие. Избегали ее не менее старательно, чем миссис Пейжд, по причине, правда, уже иной. Эта дама обладала еще одной несносной чертой: даром что она была неразговорчива, зато обожала нюансировать. Стоило миссис Тутл сесть на своего любимого конька, как чувство меры становилось ей недоступно. И что удивительно, все ее уточнения неизбежно сводились к разъяснению причины, по которой она едет на Запад.
Миссис Пейдж, в свою очередь, очень любила завести разговор о том, будто в местечке, куда они направляются, есть один завидный жених, который так жаждет найти себе достойную невесту, что даже рассылает письма с предложениями по почте. Затевала миссис Пейдж этот рассказ всегда с единственной целью — иметь возможность мимоходом заметить: «Конечно, стоит ему взглянуть на каменное лицо миссис Тутл, и он предпочтет остаться одиноким».
Воевать друг с другом эти дамы продолжали и с помощью записочек, которые отправляли с посыльными.
«Если ты, Джесси Тутл, так и будешь ходить со злобной гримасой на своей носатой физиономии, не видать тебе жениха как своих ушей».
«Миссис Пейдж, — Джесси Тутл не позволяла себе называть супостата просто Элис, — снять маску с твоей мордуленции еще можно. А вот заткнуть тебе рот уж точно никто не сумеет. Даже замок на него повесь — проку не будет».
Разумеется, посыльные эти записочки никогда не передавали, и до адресатов письменные перлы не доходили. Зато устных хватало с избытком. Для окружающих яростная перепалка двух дам была, само собой, приятным развлечением.
Время от времени все взрослое население обоза сходилось в одном месте. На этих сборищах переселенцы обменивались свежими новостями и обсуждали текущие события; умельцы, ремонтирующие фургоны, объясняли, как справляться с неполадками. Это были полезные встречи, но кроме того, они привносили кое-какое разнообразие в унылое течение походной жизни.
Мистер Блейк был доволен тем, как идут дела — переселенцы укладываются в срок. «Впереди, — говорил он, — встреча с Большой рекой, как называют ее местные индейцы. Нам надо готовиться переходить ее в брод. Если мы и дальше будем двигаться с той же скоростью, как сейчас, обоз подойдет к реке дня через четыре. Переправа в общем несложная, но вот если начнутся дожди и уровень воды в реке поднимется, тогда… Тогда дело будет хуже. Так что хорошо бы погода продержалась, яркое солнце на ясном небе — это лучший вариант. А после перехода Большой реки препятствий уже не будет».
Оптимистичное сообщение мистера Блейка чрезвычайно огорчило Мисси. По очень простой причине: в глубине души ей хотелось, чтобы брод через реку оказался невозможен, и тогда Вилли вынужден был бы развернуться и отправиться домой.
Между прочим, Мисси заметила, что в отличие от мужчин не все женщины выражали радость по поводу предстоящего перехода реки в брод. Бекки, Сисси Коллинз, Тилли и еще некоторые дамы встретили эту новость молчанием.
Мисси шла к своему фургону притихшая и печальная. Вилли же, взбудораженный всем услышанным, не сразу это заметил.
— Только подумай, — говорил он с жаром, — через четыре дня мы перейдем Большую реку и будем почти у цели.
Молодая женщина попыталась выдавить из себя улыбку.
— Ты все еще волнуешься за Бекки? — Вилли вопросительно заглянул в лицо жены, пытаясь найти разумное объяснение ее молчаливой сдержанности.
— Волнуюсь, — кивнула Мисси. Такой ответ был до какой-то степени правдив и, главное, скрывал истину.
— Мисси, я давно замечаю, с тобой что-то неладно. Ты плохо себя чувствуешь?
Неподдельная тревога, прозвучавшая в вопросе мужа, испугала Мисси. Она должна наконец все сказать Вилли и успокоить его сердце. Но момент сейчас неподходящий — сбоку, впереди, сзади, поднимая ногами пыль, спешили к своим фургонам их соседи. Затевать разговор на людях Мисси не хотела и решила отложить его до вечера. Она поговорит с мужем, когда они будут сидеть у костра или когда пойдут спать и останутся одни в фургоне. Но…
