– Несчастный я человек. Я не могу без тебя. Я больше так не могу, – повторял он снова и снова.
– Не хочешь, чтобы я приехала и забрала тебя? – Барбара волновалась за него. Она боялась, что Ната в таком состоянии могут избить или ограбить. Боялась, как бы он не влез в какую-нибудь потасовку прямо в баре. Она хотела защитить его.
– Ты, должно быть, ненавидишь меня. Я такой пьяный. Я отвратителен.
Барбара заверила его, что вовсе нет, он не так уж пьян и она вовсе не ненавидит его. Но она чувствовала себя покинутой, а он чересчур набрался, чтобы говорить слова утешения. Она не могла понять, что такое могло произойти за выходные. Что у него с женой? Что бы ни было, ясно, что случилось что-то плохое. В первый раз Барбара почувствовала, что Эвелин Баум все-таки существует. Реально существует женщина, в руках которой ее, Барбары, жизнь и счастье. Ей нужно было знать правду, поэтому она задала следующий вопрос, хотя и страшилась его:
– Что-то случилось с Эвелин? Что-то плохое?
– Я себя просто ненавижу. Я не могу так больше. – Нат говорил невнятно, и при всем шуме в баре его можно было слышать с трудом. – Я люблю тебя. Я просто боготворю тебя, – сказал он.
– Я тебя тоже люблю, – сказала Барбара. Он ждал этого ответа. Барбара никогда еще не видела Ната таким пьяным. Она подумала, что надо взять такси, поехать за ним и доставить его к нему домой. Но эту идею она отвергла. Не стоит обращаться с ним как с ребенком. Она не собирается быть ему нянькой. Она хочет быть ему возлюбленной. Она хочет быть ему женой.
Тревога за него поглотила ее собственную боль, она легла, но уснуть не могла. Кристиан, мать, даже Эвелин Баум – все они проносились чередой в ее голове, не давая мозгу отдохнуть. Барбара понимала, что если не уснет, то все станет еще хуже. Наконец в половине третьего она приняла секонал, запив его большим глотком виски прямо из горлышка. Она знала, что это глупо, но ведь она поступила так только один раз, и теперь, по крайней мере, ей гарантировано шесть часов забвения.
Завтра она расскажет Нату, как прошли ее выходные, и выяснит, что же такое с ним случилось.
Наутро предыдущая ночь напомнила о себе страшным барбитуратовым похмельем. Во рту у нее пересохло, а голова раскалывалась. Одеваясь на работу, она выпила две бутылки воды, стакан апельсинового сока и ледяную кока-колу. Лицо у нее было совершенно серое, и ей пришлось наложить тон ярче обычного и сильнее, чем всегда, набрызгаться туалетной водой, чтобы хоть как-то взбодриться. Ей немного полегчало лишь после того, как она пришла на работу, выпила чашку черного кофе и проглотила полбулочки, просмотрела почту, сделала необходимые звонки и продиктовала очередное задание художественному редактору. Перед обедом Барбара позвонила Нату, и они договорились, что он приедет к ней ужинать. Они ни словом не обмолвились о том, что было накануне, как бы молчаливо согласившись, что прошедший уик-энд надо обсудить с глазу на глаз.
Нат явился из шикарного цветочного магазина на Мэдисон-авеню с красным тюльпаном в горшке, упакованном в старинную корзину.
– Что я должен сказать? Как мне просить у тебя прощения? – сказал он. Он выглядел так, словно боялся, что она его ударит или – хуже того – выкинет на улицу. Его ранимость тронула Барбару.
– Ничего не нужно говорить. Запомни: я тебя люблю.
Они решили никуда не ходить, а заказать что-нибудь из китайских блюд домой. Оба хотели побыть вдвоем, не отвлекаясь на ресторанную обстановку, на меню, заказ, официантов и разговоры других посетителей. Барбара рассказала Нату о своих выходных: о том, что ее беспокоит неуверенность матери и откровенная враждебность сына.
– Я не думала, что они воспримут это так… отрицательно, – сказала она. – Что это будет так непросто.
– Образуется, – сказал Нат.
– Ты думаешь? – Барбара считала себя свободной и независимой женщиной, но временами ей тоже нужна была поддержка. Благодарение Господу, у нее был Нат, который всегда знал, как ей помочь.
– Я знаю, – сказал он. – Просто нужно время, чтобы все привыкли к изменениям в твоей жизни.
В такой формулировке все выглядело очень разумным. Конечно, все образуется. Ведь в жизни всегда все образуется, разве не так?
