Все живущие сегодня люди обладают выкованной в ходе эволюции наследственностью. Именно эволюция сформировала их физические тела и их психику. Все это верно. Спорным, однако, представляется утверждение о том, что и поведение человека сформировалось в результате биологической эволюции. Дарвин предположил, что в этом отношении влияние эволюции было довольно слабым. Вероятно, человек — единственное животное, которое становится в некоторое отношение к самому себе и формирует для себя свой образ. Эта способность позволяет человеку отклоняться от данных природой образцов. Поскольку люди всего мира ведут себя сходным образом, постольку эволюционные психологи считают, что наше поведение обусловлено сложившейся в ходе биологической эволюции наследственностью. Но этому факту можно дать и другие объяснения. Так, например, в подавляющем большинстве современных культур моногамия является общепринятой формой связи мужчины и женщины. Повсеместно во множестве культур находим мы предписание моногамии — будь то иудаизм, христианство или буддизм; моногамия господствует в Южной и Северной Америке, в Европе и во многих регионах Азии. Но сформулированный сегодня в виде заповеди закон моногамии ни в коем случае не доказывает, что моногамия была характерна для наших первобытных предков. То, что сегодня, несмотря на полигамную предрасположенность человека, господствует моногамия, не является следствием действия некоего эволюционного «модуля» моногамии. Намного важнее здесь культурные аспекты. Иудаизм предписывал моногамию во избежание эпидемий. Римское право предписывало моногамный брак с тем, чтобы не допустить конфликтов из-за наследства. Из этих предпосылок развилась наша западная христианская мораль.
Если считать биологию глиной, то культура — это гончар, придающий глине определенную форму. Различие между материалом и формой может быть очень значительным. Если верить биологам, то смыслом существования мужчины является его генетический вклад в массовое вое-производство нашего вида. В Германии 2008 года такие взгляды, однако, не проходят. В апреле 2008 года журнал «Шпигель» провел опрос среди двух тысяч немцев и немок. Респондентам задали вопрос: «Что важнее секса?» (35). Только 40 процентов опрошенных немецких мужчин ответили: «Ничто — секс важнее всего на свете». Если бы нами безраздельно управляла биология, как полагают Гринстайны нашего мира, и если бы была справедлива Доукинсова теория «эгоистичного гена», то такой ответ был бы совершенно немыслим. Да и 22 процента немецких женщин, ответивших, что не видят в своей жизни ничего важнее секса, тоже слишком много для подтверждения этих теорий. Еще менее объяснимыми оказались ответы на вопрос: «Заключается ли смысл жизни в счастливой и гармоничной совместной жизни?» Положительно на этот вопрос ответили 63 процента опрошенных женщин. Пожалуй, маловато. Напротив, эта тема задевает за живое, как выяснилось, мужчин. Утвердительно на второй вопрос ответили 69 процентов респондентов мужского пола! Только 56 процентов опрошенных женщин видят смысл жизни в том, чтобы иметь детей. Что с ними случилось? Отказала биологическая программа? У мужчин процент утвердительных ответов равнялся 48.
Здесь отчетливо выступает на поверхность ошибочность суждений поборников эгоистичного гена: несомненно, передача наследственности немыслима без полового влечения. Влечение стоит на службе размножения. Это верно. Но при этом интересно следующее: само влечение ничего об этом не знает! У него свои собственные интересы. Наше сексуальное вожделение выступает совершенно независимо от его исходной роли в размножении. Вместо четкой линии, связывающей через половое влечение гены с зачатием, мы имеем цепь, отдельные звенья которой мало зависят друг от друга. Другими словами: если в мире существует влечение, то служит оно прежде всего самому себе. Влечение можно уподобить гонцу — гонцу, который, уйдя от хозяина, забыл о данном ему поручении — ведь в мире можно пережить так много других захватывающих приключений.
Можно согласиться с тем, что лишь условиями современной жизни можно объяснить нашу склонность слишком многое объяснять давлением генов. Не каждый из нас располагает достаточным временем и деньгами для создания семьи. Но аргумент не верен по своей сути, ибо если верно, что наши гены неумолимо вынуждают нас к размножению, то почему мы не подчиняем все наши прочие потребности этому принуждению? Как нам удается держать под замком наши эгоистичные гены? И, ради Бога, кто-нибудь знает, в каком месте нашего мозга происходит диалог между генами и разумом, диалог, результат которого так часто выходит за рамки разумного? Эволюционные психологи не знают ответа на этот вопрос, да, собственно, они его даже не ставят. По их мнению, культура обладает совещательным голосом и правом вето в вынесении решения о запрете биологических влечений. Но как эта «Война миров» будет развиваться дальше, им в голову не приходит.
