Не говоря ни слова, я склонился к девушке, обнял ее за талию, приподнял над подушкой. Ко мне навстречу потянулись полуоткрытые ее губы…
А потом окружающий нас мир покачнулся и рухнул… Кто-то дергал дверь… По радио передавали информацию о ближайшей остановке… Состав дергался, то ускоряя ход, то притормаживая… Поезд останавливался на станциях, трогался с места, снова замирал… Слышались возбужденные голоса пассажиров, плач и смех детей, вздохи расставаний…
Все это происходило будто на другой планете.
В моих объятиях вздрагивало обнаженное женское тело…
Я боялся причинить Любе боль, но ещё больше страшился оставить её неудовлетворённой. Женщины такого унижения не прощают. Поэтому вошел в неё максимально бережно, не на всю глубину. Видимо, Любаша разгадала мои опасения — её ладони легли мне на ягодицы, надавили, заставляя углубиться в лоно.
Пришлось подчиниться.
Вторая, мучающая меня проблема тоже разрешилась. Когда я почувствовал, что мой «инструмент» закаменел, и приготовился сработать, лежащая подо мной женщина тихо и сладостно застонала…
Люба походила в это мгновение на невинную девушку, неопытную и нежную, впервые познавшую сладость объятий любимого мужчины. Она впитывала в себя мужскую ласку, наслаждалась ею и благодарно возвращала…
В минуты отдыха, припав разгоряченной головкой к моей груди, тихо смеялась…
И все начиналось сначала…
Не надо самого себя обманывать! Я полюбил не девчонку — зрелую женщину, уже побывавшую под мужчиной. Если верить Владьке, не под одним. Судьба подарила мне красивую, умную, обольстительную грешницу…
А разве я безгрешен?
Память нарисовала нормировщицу Катю, которой я овладел в кладовке на мешках с цементом. Правда, она не особенно сопротивлялась, скорее, притворялась неуступчивой…
А вот представительница заказчика, принимающая выполненные работы, сама, после первого же невинного поцелуя, бесстыдно забралась в мою ширинку…
Секретарша начальника управления, кокетливая дама бальзаковского возраста сама пригласила меня на день рождения и охотно отдалась на полу. Мало того, предложила изобразить собачью случку, и не постеснялась опуститься на колени, предварительно раздевшись сама, и освободив от одежды «кобеля»…
Грехов набралось на удивление мало. И всё же, какое я имею право осуждать несчастную женщину?
— О чём задумался, Коленька? — Возвратил меня в реальность голос Любаши. — И зачем ты оделся? — она шаловливо оттянула резинку моих трусов. Случайно задев восставшую мужскую плоть, удивлённо вздрогнула, но руки не убрала — наоборот, сжала мой «инструмент» в кулачке. — Господи, какая прелесть! Ты уже готов продолжить начатое? Даже не отдохнул, как следует… Долго находиться в напряжении — вредно для здоровья. Иди ко мне, бычок, сниму стресс, успокою… Заодно, полечусь сама, — тихо добавила она, спрятав раскрасневшееся лицо на моей груди.
На этот раз я не стал осторожничать — внедрился вглубь женского лона, и принялся с такой энергией обрабатывать его, что Любаша тут же застонала и обмякла…
До самого Иркутска мы наслаждались близостью. Не только физической — много разговаривали, фантазировали о нашем будущем, строили планы совместной жизни.
Никто не мешал. Владька, будто поняв бесперспективность своих притязаний, в коридоре не появлялся, меня на разборки не вызывал. Залег в купе, словно медведь в берлогу…
Осталась у нас единственная «заноза» — передача пакета в Иркутске. Пройдет благополучно — безоблачное небо, неоглядная солнечная даль…
Конечно, я оставлю жену… бывшую жену, ибо превратить Любашу в любовницу — абсурдно, несуразно. Бросим мы с ней Москву, уедем в Сибирь, в глухую тайгу, в сопки. Безработным строитель не останется — не та профессия! Не получится строить — валить лес, водить грузовики. Много ли нам нужно, чтобы прожить!
Любаша соглашалась, подсмеивалась над моим энтузиазмом и наивностью.
— Ты будто на свет Божий народился… С милой рай и в шалаше, — почти пропела она. — Не будет для нас ни рая, ни шалаша, милый фантазёр. Поверь, не будет. Мы с тобой попали в клетку, будто птицы, нам из нее до самой смерти не выбраться…
