— Она спрашивает, не видел ли кто-нибудь из нас господина Голдвина, — высокомерно пояснил он. — Она думает, что, возможно, он пошел куда-то этой дорогой, так как его нет в кузнице.
— Нет, — ответил Рольф. — Последний раз я видел его вчера утром в мастерской. Что-нибудь случилось?
Уловив суть сказанного, служанка молча покачала головой и направилась к дому.
— Подожди, — окликнул ее Оберт. — Будь добра, передай своей хозяйке, что сегодня утром Фелиция подарила мне сына.
В глазах Ульфхильды заблестели слезы. Бросив на норманна исподлобья колючий взгляд, она угрюмо пробурчала:
— Я ничего ей не передам. — И пошла дальше.
Тихонько присвистнув от удивления, Рольф пришпорил Слипнира. Оскорбленный до глубины души Оберт последовал за ним.
— Все, хватит, — с трудом сдерживая гнев, заявил он. — Гореть мне в чистилище, если я сделаю хотя бы еще попытку подлизаться к этим чертовым саксам.
Дрожащей рукой Голдвин поднес чашу с медовой настойкой к губам и одним отчаянным глотком осушил ее до дна. Он стремился забыться, отогнать прочь мрачные мысли. Но по мере выпитого эти мысли только сильнее терзали его душу. В памяти то и дело возникал образ сына, безжизненно лежащего на постели. Все надежды и мечты на будущее рухнули в мгновение ока. Никогда ему уже не увидеть в кузнице маленькой кудрявой мальчишеской головки, никогда не положить хрупкую детскую ручку на рукоятку молота. Все поглотила тьма, все умерло вместе с сыном.
Голдвин вспомнил об Эйлит. Он знал, что должен находиться сейчас рядом с ней, и в то же время понимал, что не сможет взвалить на свои плечи хоть малую часть ее скорби. Ему не хотелось возвращаться домой. Зачем? Сидеть и ждать, когда придут соседи со своими утешительными речами, с заверениями, что они с Эйлит еще молоды, что у них еще будут сыновья? Они не знали, да и не могли знать, что рана, полученная в бою при Стампфорд-Бридже, нанесла непоправимый ущерб мужскому достоинству Голдвина. Еще ни разу после возвращения с войны сок желания не делал упругим и твердым его детородный жезл. Не откликаясь на самые трепетные помыслы хозяина, он упрямо оставался вялым и безучастным. Одно время Голдвин хотел обратиться к старой Гульде, но теперь у него пропала всякая вера в ее знания и целительные средства, не сумевшие спасти его сына.
В таверне толпилось множество людей. Уставшие от волнений лондонцы спешили за кружкой эля поделиться впечатлениями и мыслями по поводу церемонии коронации, которая вот-вот должна была начаться в Вестминстере. Погруженный в мрачные мысли, Голдвин совсем забыл о ней. Но ввалившаяся в таверну свежая компания, громогласно требующая у перепуганного хозяина выпивку, своим криком вернула его к реальности.
Спотыкаясь, он расплатился и вышел за дверь. По улице гордо, плечом к плечу, маршировал отряд норманнских солдат. Заметив, с какой дерзостью они прокладывали себе путь, Голдвин нахмурился и в то же время невольно залюбовался мастерски сделанными доспехами и оружием: они вызывали восхищение.
Вслед за длинной вереницей пеших воинов, в сопровождении надменного священника ехал знатный норманн верхом на превосходном золотисто-рыжем скакуне. В глаза сразу бросались его темные густые волосы и суровое, волевое лицо. Лицо человека, привыкшего повелевать Голдвин сообразил, что видит перед собой не кого иного, как великого герцога Нормандского. Глухие отголоски протеста всколыхнулись в его душе, хотя разумом он давно уже принял Вильгельма как правителя.
В считанные мгновения улицу заполонило победоносно шествующее норманнское войско. Мимо стройными рядами проезжали, сверкая щитами и звякая доспехами, всадники; уверенно печатая шаг, шли стройные лучники. Из таверны повыскакивали подвыпившие зеваки Вытаращив глаза, они с открытыми ртами смотрели на величественную процессию.
— Будь он проклят, — внятно бросил кто-то. Сердце Голдвина сжалось от боли, но он промолчал, так как понимал, что в настоящий момент ни один англичанин не в силах был противостоять иноземному захватчику: тот не имел здесь равных.
Неожиданно людская толпа подхватила Голдвина и понесла его в сторону Вестминстера. Попытка выбраться на обочину успехом не увенчалась. Быстро обессилев, он избрал путь наименьшего сопротивления и, покорно переставляя ноги, вместе со всеми устремился к Аббатству.
