Бенедикт нерешительно передернул плечами. Он выглядел так, словно Моджер предложил ему отправиться на какое-то очень рискованное дело. Однако его глаза уже загорелись, а по телу пробежала легкая, почти незаметная дрожь.
— А почему бы и нет? — с вызовом поинтересовался Бенедикт. На самом деле он мог бы назвать тысячу причин, чтобы отказаться, но предпочел бы отрезать себе язык, нежели упасть в глазах старшего приятеля. Кроме того, слова насчет «маминой юбки» задели его за живое. Рольф, например, считал его, Бенедикта де Реми, независимым и самостоятельным мужчиной. Бенедикт жил с родителями в лондонском доме, но в скором времени они собирались вернуться в Руан, а ему предстояло отвезти в Улвертон купленную им серую кобылу и деньги, вырученные на ярмарке за четырех вьючных лошадей и двух жеребцов.
Бенедикт еще раз окинул кобылу внимательным взглядом.
Самоуверенный и бравый тон юноши не произвел на Моджера должного впечатления.
— Ты, наверное, и с женщиной-то ни разу ничего не имел? — спросил он язвительно.
Пробежав рукой по передней ноге кобылы, Бенедикт с удовольствием нащупал ее крепкие упругие мускулы. Ему не хотелось отвечать на нескромный вопрос Моджера, но он понимал, что в противном случае тот истолкует его молчание превратно.
— Имел, — тихо проронил он, не поднимая глаз. — Однако предпочитаю не кричать об этом на всех углах. Ты же знаешь, какой крутой нрав у господина Рольфа, ему бы это не понравилось.
— О, он не всегда был таким. В свое время господин Рольф снискал себе заслуженную славу известного блудного кота. Исколесив всю Нормандию и половину Англии, он не терял времени зря.
Бенедикт быстро взглянул на Моджера.
— Однажды он отозвал меня в сторонку и прочел целую проповедь о том, насколько опасно грешить поблизости от дома. Все в Улвертоне знают о трагедии, которая произошла с женщиной с севера и с госпожой Эйлит. — На прощание он похлопал лошадь по мускулистому крупу и вытер руки пучком соломы. — Интересно, что случилось с ней и с ее маленькой дочерью? Как ты думаешь, они еще живы?
— Кто знает! — фыркнул Моджер. — Первое время господин Рольф с ног сбился, разыскивая их. Но он не нашел и следа. — Моджер слегка поморщился, давая понять, что предмет разговора утомил его. — Впрочем, сейчас это уже неважно.
Задетый равнодушием собеседника, Бенедикт нахмурился. Сам он плохо помнил Эйлит; но знал, что, когда она пропала, мать переживала и беспокоилась не меньше, чем Рольф. Видимо, Эйлит не умела прощать предательство.
Зато о ее дочери Джулитте у Бенедикта сохранились самые яркие воспоминания. Разве он мог забыть ее импульсивную, своенравную натуру, ее вспышки негодования и гнева, ее влюбленные глаза, в которых он, казалось, тонул? Память невольно воскресила тот день, когда он спас Джулитту от злого гусака, а потом она заснула в седле, прижавшись к его спине. При этом воспоминании лицо Бенедикта прояснилось. Сколько же ей сейчас лет? Интересно, сохранила ли она свой необузданный нрав и буйные кудри? А может, ее уже нет в живых? Неудивительно, что господин Рольф так мучился, потеряв Эйлит и дочь.
Горячая вода обжигала тело. Бенедикт сидел в ванне, за его спиной расположилась женщина. Ее опытные руки медленно массировали его покрытые мыльной пеной плечи.
— Моджер сказал, что раньше ты не бывал в Саутуорке. Это правда? — поинтересовалась Гадрена, так звали женщину. Она говорила низким, слащавым голосом с сильным фламандским акцентом. Крепкая фигура и блестящие темные волосы делали ее весьма привлекательной.
— В Саутуорке — нет, — смущенно пробормотал Бенедикт. — Но подобных заведений полным-полно в любом городе.
— О, догадываюсь, что тебе, несмотря на молодость, пришлось немало попутешествовать. — Ее руки плавно скользнули на безволосую грудь Бенедикта. В отличие от большинства молодых людей его возраста, у него почти не росли волосы на теле. Он даже брился всего два раза в неделю. Впрочем, во всем остальном Бенедикт не уступал своим сверстникам.
— Хочешь, попробую угадать по твоей речи, откуда ты родом? — лукаво поинтересовался Бенедикт. — Пожалуй, из Рента.
