— Ничего подобного я признавать не намерена, — возмущенно проговорила Вирджиния. — Свое решение ваши родители приняли совершенно самостоятельно, о чем они прямо заявили Ингрэму, когда он собирался было походатайствовать перед ними о судьбе Лизель.
— Ведь вы же не станете отрицать, что тайком поощряли намерение Лизель выйти замуж и плели ради нее сети интриг? Вы же сами говорили мне, что намерены сделать это!
— Если память не изменяет мне, я всего лишь сказала вам, что не могу пообещать, что стану отговаривать ее от подобного шага, — холодно поправила ее Вирджиния.
— Пф-ф! Какая разница? Отказав мне в подобном обещании, вы почувствовали, что теперь у вас полностью развязаны руки, и потому тут же кинулись к Ингрэму и стали пытаться склонить его на свою сторону, не так ли?
— Даже если бы я и в самом деле оказалась способной сплести ради Лизель все эти сети интриг, то откуда мне было знать, что ее уход из отчего дома позволит полковнику и фрау Мей совершить все те шаги, о которых они подумывали уже на протяжении некоторого промежутка времени?
Однако гостья, похоже, отнюдь не собиралась складывать оружие.
— Возможно, и не знали, — признала она, — точнее, не узнали бы, если бы вам этого не подсказали. Именно Ингрэм мог сказать вам — а скорее всего, так и сделал, — что произойдет, если Лизель уедет, оставив родителей совершенно беспомощными. Однако, вынудив их сдаться, вы тем самым избавлялись и от еще одного человека — от меня, — что вполне соответствует вашим интересам, не так ли?
Вирджиния покачала головой.
— Я оказалась бы более чем наивным человеком, если бы подумала, что вне зависимости от того, продадите вы «Драхенхоф» или нет, вы навсегда лишитесь возможности приехать в Кенигсграт, когда сами того пожелаете. А насчет той опасности, которую вы якобы для меня представляете, — что конкретно вы имеете в виду?
— Вам что, по буквам это растолковать? Вы ведь влюбились в Ингрэма, но он не ответил вам взаимностью — вот тогда-то вы до смерти испугались, что я заберу его у вас прежде, чем вы сами сможете это сделать. Ну так вот, чтобы успокоить вас на этот счет, я признаюсь, что ошибалась, и что те слухи, согласно которым Ингрэм всегда точно знает, чего именно он добивается, напротив, оказались верными. А потому, хотя мне самой и не удалось завоевать его любовь, вам, милочка, это также не удастся. Что же до планов на супружество… — Ирма злорадно выдержала паузу. — О, это совершенно другое дело. Здесь он определенно ваш — если, конечно, вы согласитесь принять его на его же условиях. Впрочем, об этом я, естественно, уже никак не смогу узнать.
— Понятно, — проговорила Вирджиния, с трудом сдерживая закипавший в груди гнев. — Однажды вы уже намекали мне на нечто подобное, однако я тогда не поняла, что именно имелось в виду. Но те слухи, о которых вы говорите, дошли также и до меня. Итак, по вашим словам, вы осведомлены о намерениях Ингрэма добиваться моей руки. Он вам что, сам сказал об этом?
Кивок.
— Не далее, как во время нашей последней встречи — непосредственно перед вашей забавой с урожаем.
— То есть он сказал, что вот так хладнокровно женится на мне? Не пытаясь… не пытаясь даже сделать вид, что любит меня? Просто ради удовлетворения своих честолюбивых устремлений, как о том твердит молва? Я… я не верю в это. Только не Ингрэм! Он… он не сможет этого сделать.
Коротким, безжалостным жестом Ирма перебила ее.
— Можете верить во что хотите. Но если он предложит вам — точнее, когда он предложит вам — выйти за него замуж и при этом примется изображать страстные чувства, вы ведь все равно не сможете сказать наверняка, следует ему верить или нет, не так ли? Что и говорить, не самый благоприятный климат для предстоящего супружества, а?
— Да, не… самый.
Ирма встала и взяла свою сумочку.
— Можно, конечно, попытаться вообразить совсем уж немыслимое, а именно то, что, зная правду о возможных мотивах его поведения, вы все равно будете страстно мечтать о супружеской жизни с ним. Но не такая же вы дура, так ведь?
В порыве совершенно не свойственного ей безрассудства, забыв про полнейшую несуразность своего поведения, уверенная в своей готовности заплатить любую цену как за «материальную» ценность Ингрэма для «Вайнберг Рауса», так и за его потаенную ценность для ее собственного сердца, Вирджиния проговорила:
