Очнулся я на кровати в своей комнате. Рядом сидела Нина, она гладила меня по лодыжке.
Увидев, что я проснулся, она сказала:
– По-моему, вам что-то снилось.
Я пожаловался, что проголодался.
– Как маленький, – ответила она. – Я волновалась, не повредились ли вы рассудком.
Помню, я подвернул ногу и ждал помощи. Как я оказался здесь, выпало из моей памяти. Нина рассказала мне, что со мной произошло, вид у нее был удивленный.
Когда старик Эруму вернулся к реке на микроавтобусе ультраправых, я безмятежно улыбался, не сводя глаз с речной глади. Эруму спросил меня, неужели вода в реке такая красивая, а я расхохотался и закричал, показывая на старика пальцем: «Горбуша! Горбуша вернулся!»
– Ты долго гладила меня по ноге? Я и забыл, что она у меня болит.
– Вы наелись конопли. Думали, она съедобная?
– Я проголодался. Страшно оставаться одному в горах, а голодать при этом и вовсе невмоготу.
– Попросим сварить пельменей?
– Давай, – ответил я и спустился вниз, опираясь о Нинино плечо.
Мы сидели друг против друга в безлюдном ресторане и ели скудный обед, состоящий из одних пельменей. Повторялась картина нашей первой встречи.
– Хотите соевого соуса? – спросила Нина по-русски.
Я покачал головой. Я уже привык есть гёдза со сметаной. Крепенькие пельмешки в черных крапинках с небольшим количеством мяса. Я спросил у работавшего здесь Кирилла, что это за крапинки. Кирилл с гордым видом принес из кухни бутылку водки и сказал, вытащив тарелку из-за спины:
– Морская капуста, которую ты вечно подбираешь на берегу.
На тарелке полосками лежала вареная морская капуста. Она и стала закуской к водке. Я предложил тост за новое итурупское блюдо – пельмени с морской капустой. Кирилл сказал:
– В следующий раз приготовлю тебе пельмени с коноплей.
У меня было прекрасное настроение: я нашел себе новое развлечение в лесу. Я и Нине предложил было водки, но она сидела грустная. Я легонько ущипнул ее за щеку, а она резко отвернулась, бросив:
– Оставьте меня в покое.
– Что случилось? Почему ты сердишься?
Нина молча смотрела в пол. В ее глазах стояли слезы. Может, я чего-то не заметил? Кирилл налил мне еще водки и тактично ушел, оставив нас одних. Я терпеливо ждал, пока Нина заговорит. В ее крошечном личике – спокойно уместилось бы в ладонях – сохранялась детская настороженность. На висках сквозь кожу просвечивали голубые жилки. Казалось, в них бьется пульс ее переживаний. Я вспомнил, что когда-то видел портрет девушки с точно таким же выражением лица, как у Нины. Лет четыреста назад талантливый художник-убийца в каком-то забытом богом селении нашел девушку, привел ее к себе в студию и написал с нее портрет Юдифи с головой Олоферна в руках. Нахмуренные брови, тщательно скрываемые от чужих глаз чувства – образ с картины соединялся в моем сознании с девушкой, сидевшей напротив. Наконец Нина заметила мой взгляд и посмотрела на меня снизу вверх, продолжая хмурить брови. Выражение ее пепельно-голубых глаз поразило меня. До сих пор она никогда так на меня не смотрела.
– Что вы так смотрите?
– Любуюсь твоим изящным профилем.
– Вы заставляете меня волноваться.
– Я и сам волнуюсь, глядя на тебя, такую хрупкую и беззащитную.
– Я беспокоилась. Мне сказали, что с вами что-то случилось в лесу.
– Подумаешь, упал. Не медведь же меня задрал.
Интересно, Нину тревожило только мое здоровье? Нет ли здесь досады: услышала, что со мной что-то произошло, стала волноваться, а тут несут меня, одуревшего от конопли и в прекрасном расположении духа? Однако та напряженность, что читалась в ее взгляде, когда она смотрела на меня, похоже, говорила совсем о других чувствах.
– Почему ты так добра ко мне?
– Это вы добры ко мне.
– Ну, давай еще поспорим, кто из нас добрее. Да это не важно. Ну и натворил я дел! Теперь перед всеми в долгу: и перед стариком Эруму, и перед водителем.
