Как я дышу во сне, сколько раз переворачиваюсь, когда встаю в туалет – частная жизнь за занавеской даст ответы на все эти вопросы.
Не спрашивая моего согласия, меня сделали членом семьи Богдановых. Я улыбнулся Катерине, чтобы она не заметила моего разочарования.
– Извините, у нас так тесно, – сказала она и достала бутылку водки. Я открыл чемодан и отдал ей привезенные в подарок чай, губную помаду и летнее кимоно.
– Чувствуйте себя как дома. Мы с Иваном покажем вам все, что захотите. И в лес можем сводить, и на горячие источники, и на рыбозавод.
Что ж, пусть меня запихали в треугольную каморку, но если хозяева будут дружелюбны, я и тут заживу неплохо. Я вообще-то не на курорт приехал. Смогут ли японцы и русские жить вместе на этом острове, зависит от того, привыкну ли я к этой каморке, – так решил я для себя и для начала переоделся в пижаму.
Я лег на диван, который скрипел, как сверчок, и мне показалось, что сверху за мной кто-то наблюдает. Я поднял голову и, всматриваясь в темноту, увидел икону. На изогнутой иконной доске печальный Иисус почему-то смотрел на останки Девы Марии, хотя сам должен был умереть раньше матери. На его ладони стояла крошечная Богоматерь. Похоже, меня положили спать в самом священном для семьи углу. Да, в таком месте не уснешь, пока не привыкнешь. Вдруг я вспомнил о Нине, бросившей мне красную нитку с пирса в Корсакове, достал из кармана пиджака деревяшку и положил ее рядом с иконой. Этот маленький обряд хотя бы немного породнил меня со святым углом.
На следующее после приезда утро я встретился за завтраком со всем семейством Богдановых. Дети совсем не стеснялись присутствия чужого человека, который со вчерашней ночи стал жить в их семье, – зевали за столом, набивали полный рот оладьями и запивали молоком, ну а потом побежали в школу. Иван, похоже, толком не выспался, лицо у него было опухшее, однако он старательно демонстрировал гостеприимство и улыбался, дыша перегаром. Разговаривая, он придвигался очень близко, и не составляло труда догадаться, что он ел вчера на ужин. Пытаясь сохранить дистанцию, я отодвигался от него, но он тут же вновь сокращал расстояние.
Иван держал бар в городе, и жители острова просиживали в нем подолгу. Слухи о пьяных драках, изменах и ссорах, о появлении давно забытых или совсем новых людей стекались к Ивану в бар, обрастая новыми подробностями, и расходились по всем домам острова. Уже распространилась молва о странном японце, приехавшем на остров, и были высказаны разнообразные предположения о причинах его появления.
– Заходите сегодня вечером в бар, познакомьтесь с людьми, и потом вам самому проще будет, – посоветовал Иван, и я не раздумывая последовал его совету.
Иван все время что-то делал. Он и пяти минут не мог усидеть на одном месте, сразу находил себе новое занятие. Только что обсуждал со мной, куда можно сходить, – и уже на кухне разделывает горбушу, достает из нее икру. Закончив, берет карту острова и показывает: вот здесь наш дом, а у этой сопки река с горячим источником, а из этой бухты японские авианосцы отправлялись бомбить Пёрл-Харбор на Гавайях. Я уткнулся в карту, а он уже вышел из комнаты. Я только все посмотрел, а он, запыхавшись, возвращается с ведром, полным картошки. Не успел оглянуться, как он поправляет мою скрипучую кровать, лупит молотком по вылезшему гвоздю. Молоток у него словно из каменного века: видно, сам сделал, привязав к палке каменный брусок.
– Пойду пройдусь, – жестами объясняю я, и он выбегает из комнаты, чтобы поймать машину. Я выхожу вместе с ним: вдруг по дороге он опять найдет себе какую-нибудь работу. Иван в резиновых сапогах перебегает через внутренний двор, где в грязи растет картошка, и зовет водителя из соседнего дома. Через пять минут подъезжает автобус ультраправых, на котором я приехал сюда вечером.
– Вам куда?
Если не найти себе какого-нибудь развлечения, долго на острове не протянешь.
– Хочу город посмотреть, – говорю я.
От огней, которые я увидел вчера вечером с лодки, веяло тоской. Я надеялся, что днем атмосфера тут поживее, но за колдобинами дороги с засохшей колеей от грузовиков, никакого оживления не наблюдалось. Мы тряслись по серпантину то вверх, то вниз, и взгляд невольно останавливался на черных силуэтах сопок, на густых хвойных лесах, окутанных туманом, на сером цементном небе. Когда машина подъехала к рядам деревянных домишек, выкрашенных в бурый цвет, водитель сказал:
