— Этого я не понимаю, — ответила, вздохнув, бабушка. — Врачам, что ли, тебя показать?…
Мы шли по лесной дороге, я посмотрел вверх и между верхушками сосен увидел облако с рваным, сверкающим краем… И ещё увидел чайку… Она земерла в небе неподвижно. Из-за облака выглянуло солнышко, и я улыбнулся. Мне стало так хорошо, я прижал бабушкину руку к лицу и вытер об неё последнюю слезинку.
— Я куплю тебе большой альбом с белой бумагой, — сказала бабушка. — Там будет много белой бумаги. Вот и ставь на ней точечки, можешь на ней рисовать, можешь бросать в неё селёдку… Горе ты моё, горе! Никто тебя не поймёт! Что из тебя вырастет? Ну, а мой потолок тебе нравится?
— Да, бабушка, на нём трещинки.
— Слава Богу! Иди лучше на море, но далеко никуда не уходи. День- то какой хороший!..
Я сбежал по горячему песку с дюн. Передо мной шумело море, ветер был солёным и вкусным. Мне стало так легко, я подумал о чём-то очень хорошем, и сердце моё забилось! Как хорошо! Как хорошо!.. И вдруг всё прошло. Я стоял на продуваемом ветром пляже, один у шумящих волн, и мне стало так одиноко, так плохо, что выступили слёзы. Ведь только что было так радостно… О чём же я думал только что? Хочу вспомнить… хочу туда вернуться, но не могу. Всё куда-то ушло. Я посмотрел в небо и не увидел облака с рваным сверкающим краем… И чайку тоже я не увидел. Куда бы я ни смотрел, небо было чистым, голубым, ровным, гладким… И я не стал на него больше смотреть.
Палочкой я разгрёб ил у самой воды и… увидел — чудо! На тёмном иле лежал огромный янтарь. Я схватил его и прижал к себе, стал разглядывать, приблизив к лицу. Он был, как мёд, он был, как солнышко. А ещё он был тёплый. Я прижал его к щеке. Да, тёплый! Я спрятал его в карман шорт и стал искать ещё, продвигаясь вдоль моря, разгребая палочкой ил, и тут мою ногу пронзила боль.
— А-а-а! — вскрикнул я и запрыгал на одной ноге.
— Мальчик, что с тобой? — услышал я голос и увидел девочку, сидящую на голубой лавке у самой воды. Волны разбивались о берег, пена доходила до самых ног девочки.
— Я наступил на казарагу! — морщась от боли, ответил я и допрыгал на одной ноге до лавки.
— Тебе очень больно? — спросила девочка.
— Щипит!
— Мальчик, а ты не можешь… когда у тебя пройдёт нога, найти мне красивые ракушки, а то я нашла некрасивые.
Она протянула мне свою тонкую руку и показала браслетик из ракушек на нитке. Да, ракушки были тёмные, облупленные, некрасивые.
— А ты сама не можешь найти?
— Я ничего не вижу!
— Совсем ничего не видишь?
— Совсем ничего.
— И никогда ничего не видела?
— Конечно, видела. Всё видела, это у меня с прошлого лета… я тогда заболела… и всё стало чёрным. И, чуть подумав, девочка спросила: — А какой ты?
— У меня тёмные волосы.
— А ещё?
— Не знаю. Больше ничего. Только тёмные волосы.
— Можно я их потрогаю? — попросила она и протянула руку.
Она коснулась моих волос, моего уха, и мне стало щекотно.
— А как тебя звать? — спросила вдруг она.
— Виталик.
— А я Алина. Пойдём купаться? Я только маме крикну.
И Алина крикнула и помахала руками, повернувшись в сторону пляжа.
Мы лежали с Алиной на мелководье, повернувшись друг к другу. По лицу Алины бегали солнечные зайчики, вода искрилась на солнце. Волны с шипением перекатывались через нас, а некоторые из них накрывали нас с головой. А когда волны стихали, я видел, как у дна проплывали стайки быстрых мальков. Алина смеялась и смотрела на меня, но не совсем на меня, а чуть в сторону. Я протянул руку, взял её за подбородок и повернул лицо к себе.
А потом мы с ней побежали за дюны, в ивовые заросли.
— Виталик, тут должно быть синее покрывало.
— Вон синее.
Алина встала на покрывало и сняла трусики.
— Почему ты такая? — спросил я, глядя на неё.
— Какая?
— Вот здесь, — и я коснулся её.
— Отстань, щекотно! У всех девочек так. А как у тебя? Покажи.
Я спустил трусики.
— Я не вижу. Можно я потрогаю? — спросила она.
— Потрогай…
— Ты там такой смешной, — рассмеялась она.
— У всех мальчиков так.
— Смешной, — улыбалась она, и вдруг спросила: — А ты любишь клубнику с сахаром? У меня есть целая банка. Ты можешь съесть клубнику, а мне оставь сок. Я очень люблю сок.
