«MORTE D'UNE LEGENDE»,[34] – извещал крупный заголовок на первой полосе газеты, свежий номер которой был доставлен Линдсей рано утром, едва она встала с кровати. Под заголовком располагалась известная фотография, принадлежащая Битон, на которой была изображена смеющаяся молодая женщина с короткими волосами, прикрывающая лицо обеими ладонями. Линдсей принялась прилежно переводить пространную статью.
Ее французский был вполне сносен, однако похвалиться, что знает его хорошо, она не могла. Между тем статья была на редкость высокопарной, и Линдсей с немалым трудом приходилось продираться сквозь частокол лирических отступлений. Насколько можно было судить, «гвоздем» статьи было художественное изложение биографии Марии Казарес. Одно было несомненно: менее чем через сутки после кончины несчастной женщины из нее уже начинали творить некий эпохальный символ.
Но символ чего? Линдсей полезла в словарь. Кое-что постепенно обретало более или менее четкие контуры: Казарес – символ современной женщины и современной женственности, раскрепощенной благодаря неустанной деятельности усопшей. Во всяком случае, так утверждал автор, апломба которому было явно не занимать. Получалось, что, если бы не Казарес, женщины вряд ли когда-нибудь поняли бы, кто они есть на самом деле. Еще, оказывается, она была символом Франции вообще, поскольку служила воплощением таких чисто французских добродетелей, как элегантность, тонкий вкус и шик. Последний абзац по части гипербол уже просто выходил за любые рамки – автор-мужчина, видно, окончательно потерял рассудок, упившись собственным витиеватым слогом не меньше, чем вином. «L'eternelle feminine, – разбирала Линдсей убористый шрифт, пытаясь справиться с замысловатым синтаксисом, – une femme solitaire, unique et mysterieuse[35]…»
Вот, кажется, еще немножко, и… Казалось, ей почти удалось ухватить смысл того неуловимого, неосязаемого понятия, названного вечной женственностью. Но, увы, тайна так и осталась тайной. Линдсей в раздражении отбросила газету в сторону. До чего же это банально, подумалось ей, – дать установку на то, что Казарес – это женщина-загадка, и поручить искать отгадку мужчине.
Линдсей не выспалась и потому, наверное, чувствовала себя взвинченной. Приблизившись к окну, она посмотрела на улицу. День только еще начинался, но достаточно было одного взгляда на хмурое небо, чтобы не осталось ни малейшего сомнения в том, что денек будет так себе. Ветер быстро гнал низкие облака, безжалостно гнул ветви деревьев и поднимал мелкую рябь на серой, ленивой поверхности Сены. И воздух был таким же серым и водянистым, предвещая только одно: дождь, дождь, дождь… Не поймешь, как это и назвать: то ли свет, то ли мгла, то ли воздух, то ли туман.
Вдали, на противоположном берегу реки, Линдсей заметила высокого темноволосого мужчину. Остановил такси, влез внутрь и укатил прочь. «Странно, – рассеянно подумала она, отворачиваясь от окна. – Очень похож на Паскаля».
Стены гостиничного номера начинали давить на нее. Чтобы убить время, Линдсей позвонила сперва домой и поговорила немного с Томом, потом направила повторный факс своему человеку в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке, который до сих пор не откликнулся на ее вчерашнее послание. И наконец, после некоторых колебаний, рискнула набрать номер Роуленда. Было уже девять утра, а потому можно было не опасаться возникновения щекотливой ситуации, если трубку вдруг поднимет Джини.
Длинные гудки следовали один за другим, а трубку все не брали. Тогда, все еще изнывая от непонятного беспокойства, она направилась в апартаменты, которые газета «Корреспондент» облюбовала под походный штаб. Пикси, одетая в вязаное платье, больше похожее на рыболовную сеть, была уже на месте. Линдсей, забрав свой пропуск на пресс-конференцию, которую устраивал утром Дом Казарес, и осведомившись на счет каких-то несущественных деталей, собралась уже было уйти, но вдруг задержалась в дверях:
– А насчет пропусков для Роуленда и Джини ты позаботилась?
Пикси, не слишком сдержанная на язык и в душе искренне не понимавшая, как вообще можно хранить секреты долее пяти минут, незамедлительно отрапортовала с многозначительной улыбочкой:
