– Послушай, Роуленд, я все тебе объясню…
– Объяснишь, милая, объяснишь. В Лондоне! А пока могу тебя порадовать: я снимаю тебя с этого материала. Можешь считать себя официально отстраненной от работы час назад! Ну как, теперь все ясно?
– Да послушай же, Роуленд! Я только в «Аттике» и была. Никуда больше не заходила.
– И ты хочешь, чтобы я поверил тебе? В Амстердаме этих баров и кафе – чертова прорва, а ты, значит, совершенно случайно заявляешься именно туда, где можно наломать больше всего дров. Ну все, хватит мне вкручивать! Чтобы завтра первым утренним рейсом выметалась оттуда. Чтобы духу твоего там не было! А еще лучше, если вылетишь сегодня вечером.
– Я пошла туда, потому что там часто бывала Аннека! – Терпение Джини лопнуло. – И на хрен мне нужны были все твои контакты! Ты хочешь знать, что произошло? А то, что у меня появилась нить! И я последовала за ней. И в конце концов, тебе этот материал нужен или уже нет?
– Нужен. Даже больше, чем ты можешь себе представить…
– Вот и прекрасно! Мне тоже нужен. Мне нужно разыскать этого Стара. Разыскать Майну. И я сделаю это гораздо быстрее, если ты не будешь постоянно дышать мне в затылок.
– Но это щекотливое дело. Крайне щекотливое. И если у тебя появилась зацепка, ты могла бы позвонить мне. Но нет! Тебе обязательно нужно сразу же начать суетиться, вынюхивать что-то. Ты хоть понимаешь, что ты наделала? Ты скомпрометировала меня! Ты послала к черту все мои инструкции, хотя я растолковал тебе все до последнего слова. Ты поставила под угрозу человека, с которым я знаком. И вот блестящий результат: на грани срыва не только этот материал, но и другие…
– Черта с два! – Джини перешла на крик. – Не знаю, что тебе наплел твой драгоценный источник…
– Мой драгоценный, как ты справедливо заметила, источник всего лишь представил мне отчет о случившемся – предельно сухой и ясный. И нечего переваливать все с больной головы на здоровую! Я досконально знаю, что ты сделала и что сказала. Может, эти приемчики желтой прессы и подходят той газетенке, в которой ты работала раньше, но они не подходят мне… – Роуленд задохнулся от негодования. – Слушай, у меня нет ни времени, ни желания читать тебе нотации. Для такой личности, как ты, это что мертвому припарки. Короче говоря, возвращайся. В Лондоне все объяснишь. Если у меня будет время тебя выслушать. А пока у тебя есть время придумать что-нибудь поправдоподобнее…
– В Лондон я не вернусь, – твердо отрезала Джини. – Я продолжу расследовать эту историю. Своим умом, своими способами. А пока, Роуленд, у тебя есть время подумать над тем, как ты будешь передо мной извиняться.
– Что-что ты сказала?
– Что слышал. И пошел ты… Вообще, кто ты такой – Господь Бог? «Делай то… Этого не делай… Звони каждые пять секунд…» Так ни один дурак в мире работать не согласится.
В трубке наступило молчание. Когда Роуленд заговорил снова, его голос звучал зловеще холодно и вежливо.
– Нет, все-таки, наверное, придется попытаться еще раз. Не знаю, в чем проблема, но до тебя мои слова почему-то доходят с сильным опозданием. Ты снята с материала. Это тебе ясно? И, учитывая сложившиеся обстоятельства, я очень сомневаюсь, что ты когда-либо еще будешь работать на меня. У меня и раньше были на этот счет сомнения, а теперь, видя, как ты орудуешь…
– Что? – Что-то едва уловимое в его тоне заставило Джини застыть в напряжении. – Я – орудую? Что ты имеешь в виду?
– Я думал – Господи, какой же я был дурак, – так вот, я думал, что хорошо разбираюсь в людях. Но теперь-то я вижу… – Его голос снова наливался звенящей злобой. – Я вижу: все эти твои извинения, вся эта сопливая история, рассказанная мне в машине, об утраченной уверенности в собственных силах – все это туфта! Боже, как слеп я был! Но ничего не поделаешь, тут только моя вина. Ты просто использовала меня, чтобы этот материал был поручен именно тебе. Точно так же ты использовала Паскаля Ламартина, чтобы попасть в Боснию. Но зачем ты это сделала? В этом не было необходимости. Я же говорил тебе…
– Что ты сказал? – Джини медленно превращалась в глыбу льда. – Я использовала Паскаля? Как ты смеешь? Как смеешь говорить мне подобное?
