Глеб садится, чтобы смотреть на море. Сыровато-синее оно, но в ярко-белой, слепящей, движущейся чешуе. Из солнечных бликов сплетена эта чешуя. Сплошная и крепкая она вдали; у берегов — истрепалась, истрескалась и облупилась: проглядывает темное морское тело. А вот здесь – точно в блестящую кольчугу нарядилось море.
Глеб повертывается к берегу. Он усыпан телами: всюду женщины и дети. Точно ленивые звери с приплодом своим лежат женщины на песку. Они согреты солнцем, им хорошо и они ни о чем не думают. Что отличает их от зверей?
Нужно быть, как они – телом и зверем. Быть свободнее, быть да ней Глеб растягивается на песку, раскидывает руки. Побежать сейчас, броситься в море, как тот давешний пловец? Схватить одну из этих ленивых женщин с белым телом и сонными глазами?
Да, он схватит, он возьмет ее, ту, которая его обольстила, которую он целовал, с которою в пьяный и пышный вечер его обручило море. Он будет счастлив – в страстном, в душном раю. Как замирает сердце.
Вдруг что-то заставило его обернуться. Он поднял голову. Над ним, совсем близко, стояла Клавдия Андреевна.
– Ах, и вы здесь? – улыбнулась она ему. – Лежите на солнце? Хорошо?
В легком белом платье, с голою шеей, смеющаяся и горячая, – она протянула ему руку.
* * *
– Ну, вот и все. – Клавдия мягко обняла своего любовника. – Ты доволен?
Он тихо лежал, неотступно глядя на белые наличники двери. Как скучна эта дверь. И на обоях – какие нелепые разводы.
– Уже не о чем говорить? — опять ласкаясь и как-то подлаживаясь к нему, спрашивала Клавдия. — Ну, закрой глаза, засни. – Она притянула его к себе. — Бедный мальчик.
Это его слегка удивило. Такого понимания он не ожидал от нее. Она очень умна или лишь чрезмерно опытна? Не все ли равно теперь?
– Что это? Слышишь, какой шум? Это дождь?
– Нет, море. Оно все время так шумело. Разве ты не слышал?
Он вытянулся на спине, откидывая голову.
– Закроем глаза. Будет казаться, что мы на берегу. У меня кружится голова. Я словно качаюсь на волнах.
– А я засыпаю. Можно заснуть? – Она легла поудобнее. Через несколько минут затихла.
Он стал ее разглядывать. Руки прижаты к груди – немного по-детски. Это так странно в ней, большой и белой женщине. Так странно, что это она, что они вместе, что оба они – эти белые, рядом вытянутые тела.
Он открыл глаза.
– Я чуть было не заснула. Что-то, кажется мне, уже начинало сниться. Да, что мы вместе плывем по морю, в волнах.
Она нежно к нему прижалась.
Он чувствовал себя холодным и равнодушным, но все же стал целовать ее шею, плечи. Надо же, чтобы было похоже на счастье. Сегодня их первая ночь.
– Как все это странно… — Он проговорил это с заметным колебанием.
– Что — странно? Почему?
– Да вот все это — любовь. В любви особенно понимаешь и поражается тем, что ты — тело.
Он стал ее ласкать. Целуя ее тело, он полушутливо спрашивал:
– Это ты? И здесь тоже? И здесь — ты, и все это ты? Непонятно.
Потом сел на кровати, осмотрелся кругом.
– Посмотри, мы забыли даже опустить шторы. Какой ветер, — шатаются деревья. Наверно, на море волны.
– Уже утром сегодня были белые гребешки.
На круглом столе возле окон еще оставался самовар, беспорядочно окруженный чайной посудой. Стаканы с недопитым вином, апельсинные корки нагромождены тут же.
Она нежно и настойчиво притянула его к себе. – Пойди. Зачем сидишь? Какой ты странный…
Ему неприятно, что она так долго целует его в губы. У нее влажные губы. Ему кажется, что в его рот попадает ее слюна. Уловив удобную минуту, он отодвинулся от нее. Она его поняла, потому что вопросительно и пристально на него посмотрела.
Легли рядом и стали разговаривать.
– Расскажи мне, кого ты любил? Многих? Ты опытен в любви.
Но ему не хочется говорить об этом. Это так смешно и уныло – любовь с воспоминаниями, сравнения среди ласк. Он пробует отделаться шуткой: он же говорил ей, что никого не любит. Теперь будет любить. И опять он ее просит: – Научи меня любви. Любви и счастью.
– Научить? Бедный мальчик. Ты слишком много думаешь, чтобы быть счастливым. Скажи мне, о чем ты думаешь?
– О чем? Не знаю. Кажется – о себе.
Она пристально смотрит на него:
