После тяжелого десятичасового рабочего дня Эйджи вышла из здания суда. Она должна была ощущать подъем — ее последний клиент был просто счастлив, когда суд вынес вердикт «невиновен». Это была ее заслуга. Но победа не радовала ее. Единственное, что могло улучшить ее настроение, это по дороге домой купить килограмм мороженого и до отвала наесться сладкого. Ей не оставалось ничего другого. Не могла же она, законопослушная гражданка, войти в «Якорь» и всадить пулю в медный лоб Олафа Стивенсона.
Увидев его на нижней ступеньке лестницы, она запуталась в собственных ногах и чуть не упала.
— Советник! — Он поддержал ее.— Осторожнее!
— Ну, что еще? — отшатнувшись, воскликнула она.— Что случилось? Хоть суд и назначил нас опекунами Майкла, неужели я не могу и часа провести без вашего присутствия?
Он внимательно посмотрел на нее, уловив в больших светло-карих глазах выражение усталости и гнева.
— Знаете, голубушка, я решил, что после выигранного процесса настроение у вас будет получше. Вот, держите!
Он торжественно вынул из-за спины руку с букетом цветов — золотистых, бронзовых и коричневых.
Не позволяя себе растрогаться, Эйджи подозрительно уставилась на букет.
— Зачем это?
— На замену тем, которые засохли у вас дома.— Она не протянула руку, и Олаф начал проявлять признаки нетерпения. Черт возьми, он пришел просить прощения и он сделает это, что бы она ни говорила.— О'кей, я извиняюсь за то, что набросился на вас вчера вечером. После того как у меня прошло желание задушить вас, я понял, что вы приехали помочь мне, а я отплатил вам неблагодарностью...— Снова разъярившись, он сунул ей цветы.— Черт побери, леди, я всего лишь поцеловал вас!
Всего лишь, возмущенно подумала она, испытывая желание швырнуть цветы наземь и растоптать их. От простого поцелуя у женщины никогда не будет гудеть в голове, как после целой рабочей недели!
— Не нужны мне ваши цветы, ваши изысканные извинения и...
— Хватит! — Он поторопился прервать ее, пока она не успела съязвить похлеще.— Я сказал, что прошу прощения, и сделал это от чистого сердца, хотя, может быть, и не слишком изысканно.— Для пущей уверенности, что она не уйдет до конца этой покаянной речи, Олаф взялся за лацкан ее фиолетового жакета.— Я не жалею о том, что поцеловал вас, и не буду жалеть, если поцелую еще раз. Я прошу прощения только за то, что неправильно повел себя, когда вы нажали на тормоза.
Она иронически прищурилась.
— Неправильно повели себя,— повторила она.— Логика, как у пьяного!
У него на скулах заиграли желваки, и это доставило ей огромное удовольствие.
— О'кей.
Опытный адвокат знает, когда следует пойти на мировую. Поджав губы, она посмотрела на цветы.
— Это что, взятка, Стивенсон?
Проблеск усмешки и тон, которым она произнесла его имя, убедили Олафа, что первое препятствие он преодолел успешно.
— Ага.
— Ладно, я принимаю их.
— Ну, наконец-то! Спасибо.— Руки у него освободились, и он тут же засунул их в карманы.— Я прошмыгнул в суд час назад и следил за вами.
— Да ну? — Слава Богу, что она не видела его.— Ну и как?
— Неплохо. Обвинить в вандализме самого этого парня...
— Это называется «выдвинуть обвинение против истца»,— объяснила она.— Моего клиента оправдали, потому что он впал в отчаяние, когда исчерпал все средства, пытаясь заставить домовладельца соблюдать условия найма.
— И поэтому он баллончиком написал на цоколе «чертов домовладелец» такими буквами, чтобы видела вся улица? Ничего себе способ бороться с отчаянием!
— Он просто высказал свое мнение. Мой клиент платил за квартиру честно и вовремя, а домовладелец и слышать не желал о возмещении расходов на ремонт и содержание квартиры. Однако согласно условиям найма...
— Стоп, голубушка! — Он протестующе поднял руку.— Не пудрите мне мозги. Когда вы закончили речь, я болел за истца. На балконе для посетителей уже сговаривались линчевать домовладельца!
Его рот был скорбно поджат, но в глазах прыгали веселые искорки. Контраст был столь разителен, что Эйджи не выдержала и расхохоталась.
— Я люблю справедливость,— злорадно добавила она.
Он воспользовался моментом и принялся играть тоненькой золотой цепочкой, висевшей у нее на шее.
