— Я прихожу сюда послушать музыку,— объяснил он.— Но готовят здесь тоже неплохо, хотя им и далеко до Монти.
— Когда он при мне разрубил клубный сандвич, это произвело на меня такое незабываемое впечатление, что не стану вам возражать.— Она взглянула на меню.— Что вы посоветуете?
— Доверьтесь мне.— Он придвинулся ближе, прижался бедром к ее бедру и попытался поиграть ее серьгами. Увидев, как у нее сузились глаза, он усмехнулся.— Попробуйте жареного цыпленка.
Когда принесли еду, она убедилась, что ему можно доверять. Вкусная еда и приятная музыка заставили ее расслабиться.
— Вы говорили, что морская служба — ваша семейная традиция. И вы поступили на флот только поэтому?
— Я стремился уехать.— Пока Эйджи ела, он заказал вторую кружку пива. Ему всегда нравились женщины с хорошим аппетитом.— Мне хотелось увидеть мир. Вначале я завербовался только на четыре года, но потом продлил срок.
— Почему?
— Да просто эта жизнь была по мне. Мне нравилось быть членом экипажа, глядеть в иллюминатор и не видеть ничего, кроме воды, нравилось следить за тем, как удаляется земля, когда ты отплываешь. Нравилось приходить в порт и видеть места, в которых ты не бывал прежде...
— Наверно, за десять лет вы немало повидали.
— Все океаны, кроме Ледовитого, Персидский залив. Я смертельно мерз на севере Атлантики и видел, что едят акулы у Большого Кораллового барьера...
Она оперлась локтями о стол и слушала его как зачарованная.
— Вы тоскуете по морю...
— Да, любовь к морю, должно быть, у меня в крови. А как у вас? Какая семейная традиция у Гайдов? Юриспруденция?
— О нет! — Она начала притоптывать в такт музыке.— Мой отец — столяр. Дед был лесничим.
— Так почему же вы стали адвокатом?
— Потому что я выросла в семье, которая подвергалась преследованиям. Они покинули Литву, взяв с собой лишь самое необходимое, шли пешком, ехали зимой в нетопленых вагонах... Пока не добрались до Бельгии. Я появилась на свет уже в Америке — первая в семье, кто родился в Чикаго.
— Вы говорите так, будто жалеете об этом.
А он проницателен, подумала она. Более проницателен, чем она думала.
— Пожалуй, я жалею только об одном: что не могла родиться одновременно и здесь, и в Литве. Мои родные не забыли, как опьянил их первый глоток свободы. Я же и не знала ничего другого.
А справедливость — сестра свободы, вот я и решила, что должна служить ей.
— Наверно, вы могли бы бороться за справедливость, работая и в солидной адвокатской конторе?
— Могла бы...
— И вам делали такие предложения.— У нее полезли вверх брови, и он пожал плечами.— Вы представляете интересы моего брата. Естественно, что я навел о вас справки. Лучшая на курсе, диплом с отличием, успешная сдача экзаменов на право заниматься адвокатской практикой, отказ от заманчивых предложений трех очень престижных фирм и решение таскать из огня каштаны в качестве общественного защитника уголовного суда. Мне надо было понять: то ли вы сумасшедшая, то ли очень преданный своему делу человек.
Она справилась с приступом гнева и кивнула.
— А вы демобилизовались с кучей медалей, грамот и благодарностей.— Наслаждаясь его смущением, она торжественно приподняла бокал.— Я тоже наводила справки. И не поняла, почему вы отвергли предложение поступить в высшее морское училище.
— Да ну, будь оно проклято, не хотелось мне становиться офицером,— пробормотал он, затем поднялся, подал ей руку и помог встать.— Давайте потанцуем!
Он повел ее к площадке для танцев. Эйджи хихикнула.
— А вы покраснели!
— Вовсе нет. И хватит об этом! — Он привлек ее к себе.
Все ясно, очередная ловушка. Когда Эйджи на мгновение прижалась к его телу, у нее опять закружилась голова. Она еще слышала музыку, низкие, возбуждающие звуки саксофона, медленный аккомпанемент фортепьяно, ритм контрабаса, но все остальное вылетело у нее из головы.
Они уже не танцевали. Эйджи было ясно: никому бы и в голову не пришло назвать эти крепкие, властные объятия танцем. Но не вырываться же ей! На такой маленькой площадке это было бы глупо. И даже совсем не обязательно, когда сердце колотится в груди так, словно вот-вот проломит ребра...
