Аузиас Марк похвалялся тем, что был единственным человеком, подвергшим любовное чувство анализу, и восклицал, что лишь очень немногим удается ее познать: Oh, quant son росе qui d’amor han saber! Нелегко понять любовь, узнать, что это такое, к чему она ведет, что творит и почему делает своих приверженцев такими счастливыми. Существуют три рода любви: безумная (или животная), ангельская и смешанная. Гармония может быть достигнута лишь в случае соединения души и телесной любви. Плотская страсть похожа на летние ливни, сопровождаемые громом и молнией, которые в короткое время заставляют реки выйти из берегов и затопляют поля. Аузиас Марк признается, что много раз становился жертвой такой любви. Он почитал Венеру чаще, чем Диану, потому что «плоть наша не признает никакого иного божества». Между любовью и смертью существует близкое сходство; похожи они тем, что и та и другая преследуют беглеца и убегают от того, кто их ищет. «Я нахожу наслажденье в смерти»,— писал он. Марка неизменно волновала тема спасения собственной души и души возлюбленной дамы. Когда та умерла, его стали преследовать мысли о ее загробном существовании. В рай или в ад она попала? Если возлюбленной суждены адские муки, то уж не по его ли вине? Думая о ней, он сумел отделить тело от души и относился к усопшей со всем благоговением верующего в храме. В раю она или в аду? — непрестанно вопрошал он себя. Марк понимал, что его молитвы напрасны, ибо приговор уже вынесен. Если возлюбленная проклята, то он молит Бога уничтожить и его тоже.
Возможен ли вообще совершенный любовный союз? Любовники могут соединиться телами, но души их остаются разделенными и протестуют, ибо не хотят жить в телах друг друга. К тому же любви нелегко обитать в женщинах, этих безмозглых существах, служащих только для продолжения рода. Недостаточный ум объясняется излишней природной чувственностью женщин; желания их сильнее разума. Только любовница короля Альфонса Великодушного>>{56} снискала расположение этого болезненно чувствительного поэта, одним из первых заявившего о пресыщении жизнью, enfastijament di viure, искавшего беспредельное в человеческой любви, понимавшего, что бесконечные силы, бурлившие в нем, сильнее влечений любви плотской. В его стихах отражается неравная борьба между испанским аскетизмом и мавританским сладострастием атмосферы Валенсии, «этого сада наслаждений,— как назвал его в 1505 году Алонсо де Проаза,— этого роскошного храма, в котором любовь обитает вечно».
Язык и образы религиозного эротизма, в котором преуспели и арабы, и испанцы, тонко переплетались в творчестве Раймунда Луллия>>{57} — рыцаря, любовника, поэта и миссионера, родившегося в Пальме в 1235 году и забитого до смерти камнями враждебным мусульманским населением Бугии в 1315-м. Друга и Любимого>{58} Раймунда Луллия можно читать, испытывая при этом наслаждение как мирского, так и мистического толка.
«Птица пела в саду Любимого. Друг пришел и сказал птице: “Если мы не понимаем произнесенных речей, то можем объясниться с помощью любви, потому что в песне твоей перед моими глазами предстает Любимый...”
...Таково непременное условие любви: Друг должен много страдать, быть терпеливым, смиренным, робким, прилежным, доверчивым; он должен быть готов подвергнуться великой опасности, отстаивая честь своего Любимого. И его Любимый обязан быть искренним и откровенным, справедливым и снисходительным к тем, кто его любит...
“Скажи, Шут Любви, если твой Любимый перестанет тебя любить, то как ты поступишь?” — “Я по-прежнему буду его любить,— ответил он. — Иначе я должен буду умереть, потому что конец любви означает смерть, а любовь — это жизнь”».>>{59}
Говорят, что вид разлагающейся плоти — грудей его любовниц, обезображенных раковой опухолью,— отвратил Раймунда Луллия от плотских желаний. Как трагична была эта непрестанная битва между любовью испанцев к красоте и их же склонностью по-восточному относиться к любви и плоти как к иллюзии, мимолетному сновидению! Как печально, что влюбленный может любить только до тех пор, пока его возлюбленная сохраняет физическую красоту! Чтобы освободиться от этого культа, испанские мистики размышляют об атрибутах смерти: о черепе, скелете, об искалеченных телах святых мучеников. Если уж красота недоступна, то следует преклоняться перед смертью. Альтернативы этому не существует.
