— Где же все? — спросила она с удивлением.
— Наверное, Джордж где-то в ближайшем баре. Он, видимо, не ожидал, что мы так быстро вернемся. Подожди.
Ноэль повернулся и пошел к воротам, поговорил с кем-то из охраны. Через минуту он уже вернулся.
— Сейчас за ним сходят и скажут, что мы ждем его.
— Непонятно, однако, где все остальные, — заметила Рива.
Ноэль пожал плечами:
— Наверное, подойдут. Маргарет должна была подождать Ботинки. Он, видимо, зашел в комнату отдыха.
— Тогда и нам лучше вернуться, — сказала Рива. Ей было неловко стоять в темноте на тротуаре рядом с Ноэлем. Он был вежлив, но какая-то интонация заставляла ее нервничать.
— Мы можем подождать и в машине.
— Она заперта. — Она попробовала повернуть ручку.
Он сунул руку в карман вечернего костюма.
— У меня есть запасной ключ.
— Как это удобно. — Слова звучали резко.
Он не ответил на прозвучавший вызов и заметил:
— Просто привычка быть готовым к любой неожиданности.
Ничего не оставалось, как забраться внутрь длинного автомобиля. Он открыл дверцу, и придержал ее. Она устроилась на заднем сиденье, а он сел рядом, закрыл дверцу, свет выключился, и они остались в полной темноте.
Они молчали довольно долго. Было видно, как из здания музея вышла пара и рука об руку направилась к своей машине. Где-то завыла полицейская сирена, она то удалялась, то звучала громче.
Рива наконец придумала тему для разговора, чтобы хоть чем-то заполнить наступившую тишину. Продиктована она была и ее любопытством, хотя она аккуратно подбирала слова:
— Кто-то сказал мне, что ты сегодня вечером играл вместе с джазовой группой. Я и не знала, что ты музыкант.
— Я не музыкант, — ответил он коротко.
— Но такие хорошие оркестры, как этот, вряд ли позволили бы первому встречному играть вместе с ними при зрителях.
— Человек, игравший на трубе, мой приятель по Парижу, хотя он и родился в Новом Орлеане. Джаз там очень популярен с двадцатых годов, и он выступал с оркестром в клубе на Пляс Пигаль несколько лет назад. Я ходил слушать его самого и его ребят, а они разрешали мне немного поиграть на барабане.
— Утешали сами себя музыкой, к которой привыкли дома? — спросила она, тревожась о том впечатлении, которое вызвали его слова.
— Может быть, и так.
Он больше ничего не сказал, очевидно, не желая продолжать разговор. Рива замолчала.
— Тебе не кажется, — сказал Ноэль, поворачиваясь к ней, — что заводить шашни с Эдисоном Галлантом так скоро после смерти моего отца несколько безвкусно?
Его нападение было неожиданным.
— Я… — начала она в растерянности, потом остановилась, глубоко вздохнула и начала вновь: — У меня нет с ним никаких шашней.
— Ну конечно, он обнял тебя, потому что вы танцевали.
— Ты что, шпионил за мной? — Контратаковать, как она уже знала по опыту, было порой лучшим ответом на глупые обвинения.
— Сцена разворачивалась на публике, что тебя не смутило. Забавно, я думал, что хотя бы что-то общее у нас есть — уважение к памяти моего отца.
Слова ранили ее. Она с трудом произнесла:
— Так оно и есть.
Он повернулся к ней, положив руку на спинку сиденья и склоняясь к ней:
— Тогда что же у вас с Галлантом? Скажи мне, ради Бога! Почему ты мне не скажешь?
— Это мое дело! Это касается только меня!
— Твое дело, вот оно что, — сказал он с презрением. — Если тебе так уж необходима ласка, зачем же искать ее на стороне? Мы вроде раньше все делали в кругу семьи. Разве не так?
— Ноэль! — воскликнула она, а глаза ее расширились в изумлении.
Она ничего больше не успела сказать, потому что он схватил ее за плечи и притянул к себе. Его губы, твердые и требовательные, прижимались к ее губам. Прикосновение их жгло, губы впивались, волны чувственного наслаждения разбегались от них. Мышцы ее дрожали от усилия — она пыталась сопротивляться, пыталась вырваться из его объятий. Она отклонилась назад, движимая инстинктом самосохранения. Одна ее рука невольно оказалась у него на плече, а пальцы другой утонули в густых и шелковистых волнах его волос.
Он раскрыл ее губы кончиком языка, дотронулся до ее зубов, ощутил сладкий вкус ее нежного рта. Ее язык встретился с его языком, и она вдохнула запах шампанского.
