Ребекка прервала дыхание, как если бы только что вынырнула из воды. Космо повернулся к ней и поцеловал ее в лоб.
— Что случилось, любовь моя?
— Ничего, — ответила она. Губы ее пересохли. — Ничего.
Он ничего не спросил больше, но хмуро поглядел вслед удалявшемуся Ноэлю.
Официальная брачная ночь была отложена до их приезда в Париж. По окончании приема Ребекка была настолько усталой, ее нервы были так напряжены, что Космо лишь угостил ее шампанским и уложил в постель, уверяя, что настолько устал, что не сможет быть романтичным. Он сидел рядом, пока она не заснула.
Они улетели на следующее утро ранним рейсом из международного аэропорта Нового Орлеана. Уезжали на неопределенный срок. Их целью был Париж, возвращаться Космо хотел через Лондон, но все остальные города и страны, через которые будет пролегать их свадебное путешествие, оставались пока неизвестными.
Париж был ожившей мечтой. Окна их гостиничного номера выходили на старинную площадь, окруженную каменными домами. Стены спальни были затянуты светло-зеленым сатином, а занавески украшены золотой бахромой. На балконе узорчатая решетка напомнила Ребекке Новый Орлеан. В комнате стояла бутылка шампанского и ваза с фруктами. Они ели груши и пили шампанское, любуясь с балкона, как угасал день и как розовые отсветы заката ложились на серые парижские крыши.
Затем Космо торжественно, но с игривым блеском в глазах объяснил ей назначение биде в одной из ванных комнат двухкомнатного номера. Затем он оставил ее предаваться удовольствию купания в ванной, наполненной ароматной пенистой водой, а сам удалился в другую ванную.
Когда она наконец показалась в спальне, завязывая пояс шелкового халата, на постели ее ожидал подарок. Космо сидел рядом в кресле, в кашемировом халате, с газетой, о которой он забыл, как только она вошла. Когда Ребекка улыбнулась ему, он кивнул в сторону подарка:
— Разверни его.
— Что это? Ты и так мне уже много всего подарил.
Последние недели проходили как непрекращающееся Рождество. Космо дарил ей то соль для ванной, то духи, то большой овальный бриллиант, красовавшийся теперь у нее на пальце. Она уже просто устала без конца благодарить его.
— Это подарок не только для тебя, но и для меня.
Ребекка заметила, что ее муж не так спокоен, как это кажется. Лицо его порозовело, а в глазах замерло сомнение. Она тоже чувствовала, как горят ее щеки, как начинает тянуть от волнения желудок — ведь наконец приближается момент их близости. Она уже довольно давно и много думала об том. Наверное, даже слишком долго. Ей было немного страшно, она была заинтригована, и наконец, она чувствовала, что ей хочется куда-нибудь убежать.
— Пожалуйста, — прошептал он, складывая газету и вставая рядом с ней. Она обернулась и взяла подарок. Коробочка оказалась тяжелее, чем она предполагала, а изнутри доносился странный шорох. Легче было развязать ленточку и разорвать бумагу, чем смотреть на Космо. Она открыла коробочку в виде раковины, обитую синим бархатом. Замок не сразу поддался, но наконец она открыла шкатулку.
Внутри на белом шелке лежала двойная нить жемчуга. Жемчужины слегка двинулись в такт с биением ее сердца, когда Ребекка прижала подарок к груди. Они были так бесконечно прекрасны, так лучисты, что казались живыми. Она никогда не видела таких больших и совершенных жемчужин и даже не представляла, как дорого они могут стоить, но инстинктивно понимала, что они просто бесценны.
— Это жемчуга Столетов, — сказал Космо. — Их купил один из моих предков во время путешествия на Восток. Он подарил их своей невесте в день свадьбы. Моя первая жена, мать Ноэля, не любила их, считая, что жемчуг — знак слез и печали. Я надеюсь, что ты не будешь столь суеверна.
— Нет, — ответила Ребекка тихо. — Они очень красивы, но я не знаю, смогу ли я носить их когда-нибудь. Я боюсь их потерять.
— Сомневаюсь. Замок очень надежный. Но ты можешь надеть их уже сейчас, для меня. Я думаю, они подойдут к этому…
Он протянул руку к шкатулке, вынул белый шелковый лоскуток, который повис у него в руках на шелковых тесемках, так знакомых Ребекке. Это был тот самый ее костюм, в котором она выступала на Бурбон-стрите, но материал оказался более изысканным.
