— Но время не терпит, батюшка! — перебила Джиованна. — Неужели же вы не заступитесь за бедную Зою?
— О нет! Я не могу сделать этого, — ответил купец. — Я силен только тогда, когда служу интересам народа. Но идти наперекор ему не в моей власти.
Между тем несколько человек деятельно хлопотали о сооружении костра. Они быстро собрали остатки разбитой галеры с помощью багров, так как теперь боялись прикоснуться к ним руками, натащили дров, добавили хвороста и веток. Когда все было готово, Зоя, походившая более на привидение, чем на живое существо, бледная, слабая, озаренная луной, с трудом взошла на костер.
Беатриче взяла руку своего молочного брата и прошептала ему:
— Валериано, уходите… Оставьте это ужасное зрелище… Вам не спасти осужденную. Скройтесь в нашей бедной лачуге, пока эти изверги не удовлетворят своей жажды крови и не забудут о вас… Уходите же: синьорина Джиованна умоляет вас об этом!
Сиани тревожно взглянул на любимую им девушку и увидел знак, которым она убеждала его последовать совету маленькой певицы. Он глубоко вздохнул и удалился, не смея даже оглянуться назад.
«О! — подумал он. — Любовь сделала меня трусом… Я бегу от смерти».
В это время Бартоломео, заметивший, что грабителям жаль расстаться с прекрасной добычей, проговорил:
— Я не хочу, чтобы вы остались с пустыми руками, а потому заплачу вам за все, что будет сейчас сожжено. Приходите завтра за деньгами на рынок Де ла Фераззиа.
Слова его были встречены самыми бурными проявлениями радости. Рыбаки с громкими криками подбрасывали в воздух свои шапки, а женщины и дети спешили поцеловать край плаща ди Понте.
— Да благословит Господь нашего благодетеля! — слышалось отовсюду.
Доминико предложил даже донести купца до дому на руках, но Бартоломео скромно отказался от этой чести. Он задрожал, когда гондольер подал ему факел, чтобы поджечь костер, на котором тихо и спокойно лежала прекрасная гречанка. Видя, что купец побледнел, Азан взял у него факел и бросил его на костер. Доски мигом вспыхнули, но в это время буря поднялась с удвоенной силой, засверкала молния, раздался оглушительный удар грома, за которым последовал проливной дождь, и испуганная толпа разбежалась во все стороны.
Первым убежал Бартоломео, увлекая за собою трепещущую Джиованну, державшуюся на ногах только усилием воли.
Один лишь Азан остался у костра с целью поддержать огонь, который ежеминутно гас под сильным дождем. Но усилия далмата были бесплодны. И он, разжигаемый ненавистью к Сиани, решился, наконец, убить кинжалом женщину, которая выказывала патрицию такую героическую преданность. Он начал было взбираться на костер, как вдруг появились перед ним двое мужчин, подкравшихся незаметно благодаря буре и темноте. Они были в армянских костюмах и черных масках.
— Мир Азану Иоаннису, верному рабу Цезаря! — сказал один из армян.
— Мир Азану Иоаннису, неподкупному слуге сената! — добавил другой.
Далмат вздрогнул, как только может вздрогнуть убийца, пойманный на месте преступления, но сохранил свое самообладание и встал в оборонительную позу. Но армяне не испугались этого: они схватили Азана за руки, вырвали у него кинжал, и тот, который приветствовал злодея первым, заметил спокойно:
— Не забудь, Азан, что один только Цезарь имеет власть над жизнью дочери своего министра.
— Сенат не простит тебе убийства подданной Мануила Комнина, — шепнул другой.
— Кто вы такие? — спросил оторопевший далмат. — Шпионы сената или палачи Комнина?
— Мы твои ангелы-хранители, — ответил высокий армянин, — и пришли помешать твоему преступлению.
— Нам дано тайное поручение, — подхватил другой. — Ты должен помочь нам в его выполнении.
— Чем же могу я быть вам полезен? — осведомился Азан с беспокойством: внезапное появление незнакомцев лишило его обычной смелости, так как и он был далеко не свободен от суеверия.
— Прежде всего, сними с костра дочь логофета! — приказал армянин.
— Эта добыча принадлежит нам, — добавил его товарищ голосом, который показался Азану могильным.
— Вы сумасшедшие! — воскликнул последний. — Ведь эта проклятая гречанка прибыла с Кипра, который зачумлен от края до края. Я не выдам ее даже дожу или цезарю.
