Сиани не отвечал.
Беатриче, видевшая с ужасом опасное положение своего молочного брата и слышавшая рыдания Джиованны и Зои, смело подошла к Доминико.
— Ты очень любопытен сегодня, — сказала она с притворным смехом. — Но если ты действительно друг бедного Орселли, то заклинаю тебя объявить твоим товарищам, что этот мужественный пловец не кто иной, как благородный патриций Валериано Сиани.
— Сиани! — воскликнули все с изумлением.
— В самом деле? — произнес Доминико. — Так это и есть тот венецианский посланник, который дал себя провести лукавому Комнину?! Это тот самый патриций, который вернулся из Греции здоровым и невредимым, оставив вместо себя галеры и сокровища купцов?
— В море посланника, изменившего нам! — раздалось в толпе множество голосов.
— Негодяй!
— Трус!.. И он еще смеет заступаться за эту дочь Босфора?
— Вероятно, эта Венера пленила сердце прекрасного синьора, — проговорил со смехом Доминико. — Между тем как золото Мануила подкупило его совесть. В воду их, товарищи! Может быть, гречанка скажет нам, за сколько он продал Венецию. В воду! В воду!
Восемь сильных рук схватили Сиани, лицо которого исказилось от душившего его гнева.
— Да! да! Смерть изменнику! — раздался чей-то голос, при звуке которого по всему телу Джиованны пробежала дрожь: он принадлежал Азану.
— Смерть предателю! — продолжал Иоаннис, подходя ближе. — Он обещал Комнину продать ему вашу независимость, разорить вас и погубить свое отечество… Он не знает жалости к народу, в котором вырос сам… Он забыл, что мать его была рождена в Венеции, и, не задумываясь, изменил родине.
Валериано дрожал всем телом от негодования и сознания своего бессилия.
— О подлецы! сумасшедшие! — бормотал он. — Так вот их признательность за мое намерение спасти их!
— О, что ты наделала Беатриче! — сказала с упреком Джиованна, обращаясь к певице. — Ты погубила Сиани.
Но не успела девушка произнести эти слова, как она заметила невдалеке от группы рыбаков своего отца, бесстрастно следившего за разыгрывавшейся перед ним сценой.
Он поспешил к берегу, как только узнал о крушении галеры, чтобы купить за дешевую цену промокшие товары и вместе с тем принять благословения рыбаков, как должную ему дань.
— Да, мы действительно ужасно неблагодарны, синьор, — сказал насмешливо далмат, услышавший восклицание патриция. — Мы очень неблагодарны, но что же нам делать! Уж не прикажете ли вы пасть к вашим ногам и молиться на вас как на изображение святых апостолов?.. То есть ты будешь дурачить нас, а мы должны слушаться тебя беспрекословно, не так ли?.. Нет, мы посбавим с тебя спеси, будь ты хоть сам венецианский дож.
— В море его! В море клятвопреступника! — твердила толпа.
Храбрая Беатриче кинулась между Азаном и Сиани.
— Если я накликала беду, то и исправлю ее сама, — вскричала она.
— Не верьте, добрые люди, ни Доминико, ни Азану! Синьор Сиани честный венецианец. Он молочный брат Орселли ле Торо, которого вы все любите. Если он и попался в ловушку хитрого Комнина, то поплатился за это всем своим имуществом, которое уже конфисковано сенатом… Синьор истинный патриот: он любит народ, и если Валериано заклинает вас сжечь все эти ящики и товары, то только ради вашей же пользы, чтобы чума не распространилась через них по всей Венеции.
На лицах грабителей отразилась борьба между жадностью и страхом. Они смотрели с ужасом на драгоценные товары, но все же не могли оторвать от них своих крючковатых пальцев.
— Доминико, умоляю тебя именем моего брата, будь милосердным! — продолжала Беатриче, схватив его руку. — Защити синьора Сиани, если ты не хочешь, чтобы все наше семейство поклялось тебе в вечной вражде!
Самолюбие Доминико было сильно польщено. Он вырос в собственных глазах при мысли, что может покровительствовать патрицию. Выпустив руку маленькой певицы, он прошептал:
— Постараюсь, моя красавица, и докажу, что мое красноречие так же способно произвести чудеса, как и твой серебристый голос.
Джиованна между тем подошла к отцу, который при виде ее нахмурился и уже готов был разразиться упреками за то, что она решилась выйти так поздно из дому.
