— Что такое, — спросили несколько голосов. — Разве что-нибудь случилось?
— Да, — отвечал с проклятием Доминико. — Он спас какую-то иностранку, а та притащила с собой чуму.
— Чуму?! — завопили взбешенные хищники. — Чуму?
— Именно! Я сам слышал, как она говорила об этом недавно, — сказал Доминико торжественным тоном.
— Черт возьми! — воскликнул один из рыбаков. — Неужели же мы позволим им издеваться над нами.
— Смерть ей! — заревело множество голосов.
И вся толпа, как один человек, кинулась к тому месту, где находилась Зоя.
Увидев разъяренную ватагу, приближавшуюся с громкими криками, молодой патриций вздрогнул: он понял намерение этих людей. Но, не теряя мужества, он заслонил собой Джиованну и Зою и спросил, стараясь казаться спокойным, подбежавших рыбаков, что им нужно.
— Нам нужна иностранка, которую ты спас, — отвечали они, бросая угрожающие взгляды на бледное и гордое лицо Сиани.
— Зачем вам она? — спросил молодой человек.
— Не твое дело! — заревели несколько негодяев. — Иностранка принесла с собой чуму и должна поплатиться за это.
— Как! — воскликнул с негодованием Валериано. — Вы хотите убить ее? Но неужели у вас поднимется рука на невинную женщину?
Этот вопрос, очевидно, смутил толпу. Люди остановились, и на всех лицах выразилось недоумение и нерешительность.
— Не можем же мы, однако, подвергать опасности ради какой-то иностранки жизнь дорогих нам жен и детей, — произнес кто-то в толпе.
— Но эта женщина, которую вы хотите убить, не сделала вам ничего дурного, — возразил пылко Сиани. — Она даже не больна. А если вы боитесь заразы, то лучше откажитесь от вещей, на которые вы набросились, как коршуны.
Это замечание поразило толпу, внутренне сознававшую, что молодой человек говорит правду.
— Если опасаетесь чумы, — продолжал Сиани, — то бросьте обратно в море все эти материи, ящики, тюки… Или сожгите их. И вообще делайте то, что сделаю я.
Говоря это, патриций вырвал у стоявшего возле него рыбака факел и направился твердым шагом к тюкам. Но этот необдуманный поступок испортил дело: страсти разыгрались, и алчность пробудилась мгновенно. Не успел Сиани сделать пяти шагов, как множество грабителей окружили его, а Доминико положил на его плечо широкую, грубую руку и спросил нахально:
— Кто вы и по какому праву позволяете себе читать нам наставления?.. Товарищи, кто из вас знает его?
— Я полагаю, что это греческий шпион, — сказал один гондольер.
Вслед за этим из толпы раздалось несколько голосов.
— Он хочет учить нас!
— Он нарушил береговое право!
— Он пренебрегает нами!
— В море его! В море! И его, и сообщницу!
Вся толпа заволновалась и бросилась к патрицию, размахивая над его головой баграми и веслами.
При виде этого Джиованна и Зоя, смотревшие с ужасом на все происходившее перед ними, но молчавшие из боязни поколебать мужество Сиани, громко вскрикнули и закрыли глаза.
В самом деле, положение, в котором находился патриций, было самое критическое.
Он был один против этой разъяренной толпы, и у него не было даже оружия.
Лицо его было бледным, но он стоял гордо перед грабителями, и ни один мускул не выдавал его волнения.
— Что вы хотите делать, безумные люди! — говорил он им. — Зачем вы хотите лишить жизни меня и слабую беспомощную женщину? Вы обвиняете меня в том, что я спас эту молодую гречанку и защищаю ее от вас. Но знаете ли вы, что она прибыла сюда с Кипра с единственной целью предупредить сенат о составленном в Греции заговоре против нашей дорогой Венеции? Нет, друзья мои, не казнить надо эту благородную девушку, а преклонить перед нею колени и благодарить ее за то, что желает счастья дорогой нам родине. Что же касается опасности, пугающей вас, то она существует только в этих вещах, которые вы поспешили присвоить себе и которые я советую вам сжечь немедленно.
Он рванулся было вперед, надеясь пробраться сквозь толпу, но его снова остановили.
— Это ложь! Ложь! — кричал Доминико. — Не слушайте этого проповедника! Гречанка принесла нам смерть и должна умереть! Это будет ей справедливым наказанием! Она сама созналась в своем преступлении… А скажи-ка нам, — прибавил гондольер, — кто ты такой, позволяющий себе говорить с нами таким повелительным тоном?
