В течение последующих недель отношения у Тори с Винсом начали восстанавливаться, как говорится, медленно, но верно. Они вместе разбирали вещи, обменивались мнениями и идеями по поводу обновления интерьеров: здесь надо будет повесить картину, здесь — переставить мебель, здесь — покрасить, здесь — поменять обои. Винс нанял рабочих, и переустройство дома пошло полным ходом.
— Что ты думаешь делать с Уотер-холлом, продать? — спросила Тори у Винса однажды утром, когда помогала ему снимать тяжелые шторы в столовой. Честно говоря, ей не хотелось, чтобы дом перешел в чужие руки.
— Я никогда его не продам! — заявил Винс с такой странной горячностью, что Тори невольно задумалась: что его так взволновало? Может быть то, что он все-таки не единоличный владелец дома? В последнее время он советовался с Тори во всем, что касалось Уотер-холла, таким образом признавая ее права. И в то же время, наверное, ему это было не очень приятно... Или нет? Тори терялась в догадках, но спросить напрямую боялась.
— А что, если я выкуплю твою долю? — предложила она в шутку.
По правде сказать, она не считала себя хозяйкой даже половины дома, а уж о том, чтобы претендовать на весь, у нее даже мысли не возникало.
— А у тебя хватит средств?
Винс спустился со стремянки и взял кружку с кофе, которую Тори уже давно принесла в столовую. Тори проигнорировала вопрос. А Винс и не ждал ответа. Он и так знал, что денег, которые Роджер оставил ей по завещанию, все равно недостаточно, чтобы выкупить его часть особняка, не говоря уж о прилегающих к дому угодьях.
— Может быть, ты согласишься на постепенные выплаты в течение лет этак двухсот? — не унималась Тори.
Она тайком наблюдала за Винсом, восхищаясь его крепкой и ладной фигурой. Белая футболка обтягивала каждый мускул его сильной груди. Потертые джинсы сидели на нем как влитые. Тори невольно залюбовалась им.
— Ну, уж нет... — проговорил он задумчиво. — Если бы я продавал дом тебе, чего я, кстати, делать не собираюсь, то не взял бы с тебя денег. Ты могла бы остаться здесь, расплатившись со мной натурой.
Тори покраснела.
— Ты имеешь в виду, готовить тебе еду и мыть посуду? — Она сделала вид, что не поняла скрытого подтекста его предложения.
— Нет, я имею в виду другое. И ты это знаешь.
Да, Тори знала, что он подразумевал. Чтобы она стала его покорной и исполнительной рабыней, чтобы не перечила ему ни в чем и исполняла малейшие его прихоти... А так бы, наверное, и было, потому что ей нравилось подчиняться Винсу, как бы яростно она этого не отрицала. Перед ним Тори была бессильна. Впрочем, надо отдать ему должное: даже зная о том, что она не сумеет перед ним устоять, Винс ни разу не попытался завлечь ее в постель. С того самого дня, когда нашел ее плачущей на могиле Роджера, он стал относиться к ней гораздо лучше, чем раньше. Словом, как и следует относиться к искренне раскаявшейся кузине. Не больше, не меньше. Хотя зачастую он все же не мог удержаться, чтобы не напомнить ей об их неистовой, едва ли не животной тяге друг другу, которая всякий раз, когда они оставались вдвоем, так или иначе проявляла себя: в каком-нибудь слове, жесте, взгляде...
— А зачем тебе я? Ты же можешь сюда привести кучу женщин, когда я уеду... — Тори изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал беспечно, хотя в последнее время сама мысль о том, что ей придется оставить Винса и вернуться в Канаду, отзывалась мучительной болью в ее сердце.
Роджера уже нет в живых. Письма она нашла. У нее больше нет причин оставаться здесь. Она приняла приглашение Винса пожить в Уотер-холле исключительно из уважения к памяти Роджера. К тому же Винс попросил помочь ему разобраться с вещами покойного дяди...
