Жюли увидела: ее кумир остановился перед дверью, явно поджидая медсестру. Он не улыбался. Напротив, темные брови сошлись над переносицей, в лице читалась тревога. Забыв о смущении и боли в сердце, Жюли ускорила шаг.
— Вы не зайдете ко мне в кабинет до начала обхода, сестра Жюли?
— Что-то случилось? — Она потянулась к его руке и тут же вспомнила, что не имеет на это права. — Вашему брату сделалось хуже?
Ференц пожал плечами.
— Можно сказать и так. — Во взгляде золотисто-карих глаз он прочел сострадание, но обожания не разглядел. Если врач и ощущал неловкость, то только в преддверии неприятной беседы. — Я жду вас, — повторил он и заторопился прочь.
Жюли осторожно приоткрыла дверь. Доктор Батьяни стоял у окна. Едва девушка переступила порог, он заговорил:
— Помните, я просил вас не упоминать о вашей национальности в разговоре с моим братом?
— Разумеется. Вы говорили, что ему пришлось немало вытерпеть от моих соотечественников, когда русские войска заняли охваченную восстанием Венгрию. Я ни слова не сказала Адаму. — Оробев, Жюли отпрянула назад. — Клянусь вам!
— Знаю. — Видя горе и неподдельную искренность Жюли, Ференц поневоле смягчился. — Я сам ему сказал.
— Но…
— Адам стал расспрашивать о вас. Когда я попытался уйти от ответа, он… — Ференц замялся, не желая повторять слова брата. — Словом, довольно и того, что я назвал ему ваше имя. — Он решил умолчать о том, что дядя, которого Жюли никогда не видела, причинил Адаму непоправимое зло. Эти сведения делу не помогут, только огорчат ее понапрасну. — А теперь…
— …Теперь он не желает принимать мою помощь, — докончила Жюли.
Врач кивнул с убитым видом.
— А вы? Чего хотите вы? — Дыхание у Жюли перехватило: она говорила об Адаме Батьяни, но имела в виду нечто другое.
Ференц подошел совсем близко и, улыбаясь, сжал ладони Жюли в руках, не подозревая о скрытом подтексте ее вопроса.
— Я не могу объяснить. Опыт врача и ученого подсказывает мне: этого быть не может! — Он ласково погладил хрупкие пальцы. — Но ваши руки творят чудеса. А Адама спасет только чудо!
Жюли ждала отнюдь не этих слов, но, когда Ференц улыбался ей своей неотразимой улыбкой, она ради него, не дрогнув, вошла бы в ворота ада.
— Я сделаю, что смогу, — тихо заверила Жюли.
— Этот негодник станет вас изводить. — Ференц отпустил ее руки.
— В таком случае ничего нового не произойдет. — Теперь, когда пальцы их более не соприкасались, к ней вернулись и голос, и чувство юмора. — Верно?
Ференц невесело рассмеялся:
— Верно. Он и прежде не был образцовым пациентом, так?
— Он поправится и с моей помощью, и без нее, — заметила Жюли, вспомнив решимость во взгляде Адама. — Он твердо намерен выздороветь.
Ференц кивнул. Адам одержим местью — вот причина его жизнестойкости. Но жить нужно не ради мести. Может статься, эта юная особа заставит его взглянуть на жизнь по-другому. И все же, когда Жюли покинула кабинет, врач ощутил смутную тревогу и подумал, уже не в первый раз, не слишком ли многим рискует из любви к брату?
Жюли прижала руку к груди, пытаясь унять неистовое биение сердца. Разве она не привыкла к выходкам Адам? Станет ворчать и жаловаться. Поглядит на нее хмуро и недовольно, точно обиженный мальчишка, — так и хочется взъерошить ему волосы!
Решительно вздернув подбородок, Жюли распахнула дверь. Угрюмый взгляд Яноша она попросту проигнорировала. Едва слуга вышел из палаты, пробормотав сквозь зубы нечто нелестное, Жюли поспешила к пациенту.
Адам услышал, как щелкнул замок, и отвернулся к стене. Беспокойная ночь и спутанные обрывки сновидений вконец измотали его. Какая разница, кто пришел делать ему перевязку! Слабый аромат вербены знакомо защекотал ноздри, и Адам возмутился: с какой стати этот образ преследует его не только во сне, но и в часы бодрствования! Когда благоухание усилилось, он резко повернулся, позабыв об осторожности, и дыхание перехватило от боли.
Эмоциональное потрясение застало его врасплох. Гнев блокировал сознание, словно прочная каменная стена. Но искрометная радость шутя пробила преграду, на одно безумное мгновение ослепив больного. А вместе с нею нахлынул страх — страх утратить самообладание.
