Адам завороженно наблюдал за Жюли. Вот она коснулась пальцем рубиново-алой бархатной обивки сиденья, затем провела рукой по резному борту, покрытому блестящей иссиня-черной краской. Она явно воспринимала гондолу как живое существо. Что она чувствует при помощи своих волшебных рук?
Умело орудуя веслом, гондольер отошел от пристани. Ладья заскользила по зеленой воде, черный нос гордо вырисовывался на фоне потускневших от времени зданий, выстроившихся вдоль канала. Жюли чуть заметно вздрогнула, и от пристального взгляда наблюдателя это не укрылось. Адам не сказал ни слова, но придвинулся ближе.
— Ты чувствуешь? — Жюли провела рукой по прихотливой резьбе золоченого орнамента.
— Что?
— Ну, все это черно-ало-золотое убранство… Красиво, не спорю, но мне чудится скрытая угроза. Эта гондола подходит сладострастным куртизанкам и шпионам в черных плащах и масках, плетущим коварную интригу. — Жюли тряхнула головой и рассмеялась: — Звучит ужасно глупо, но мне все представлялось иначе.
— А что подсказывало твое воображение?
— Я мечтала об этом городе с пятнадцати лет. Дочка наших друзей поехала в Венецию в свадебное путешествие, и я полгода воображала себя, плывущей по каналам в гондоле в объятиях возлюбленного.
Адам склонил голову набок, чтобы разглядеть ее лицо, скрытое полями шляпки. Жюли улыбалась, а ему почему-то вспомнилось утро, — неужели это было только сегодня? — когда она расхохоталась так заразительно. А он почувствовал нечто… наподдающееся описанию, недоступное разуму.
— Почему бы тебе не дать воли воображению и сейчас? — Адам прикусил язык, но было уже поздно.
Что за безумие! В сердце всколыхнулись гнев и боль. Он пытается заменить брата в фантазиях Жюли? Но Адам знал: если бы мог зачеркнуть сказанное, он не стал бы этого делать.
Долю мгновения Жюли реагировала только на звук голоса, такой спокойный и ласковый, что она непроизвольно приникла к плечу спутника. Даже когда смысл слов дошел до ее сознания, ей не захотелось отстраняться. Но, повинуясь велению разума, Жюли выпрямилась и отодвинулась к противоположному краю. С какой стати Адам предложил ей эту игру? И с какой стати ее так тянет уступить? Впрочем, она уже уступила! И даже не пыталась представить кого бы то ни было на месте Адама!
— Signori! — Тягостное молчание нарушил музыкальный речитатив гондольера. — Questo e il famoso mercato Veneziano. Это знаменитый венецианский рынок.
Молодые люди обернулись в указанном направлении, втайне радуясь возможности отвлечься. В узком пространстве между массивными каменными арками громоздились прилавки, заваленные рыбой, омарами, креветками и ранними овощами. Над водой разносилась звонкая перекличка голосов: торговцы вовсю расхваливали свой товар.
— А это… — гондольер указал прямо вперед, — мост Риальто.
По пути к гостинице он назвал путешественникам каждую достопримечательность, расписал в подробностях каждый дворец, рассказал немало занятных историй, каждая из которых утверждала славу Венеции.
Указав на песочного цвета домик с тремя окошками и с изящными, словно кружевными, балконами, гондольер объяснил, что это — la casa di Desdemona, про которую l’inglese Шекспир сочинил целую пьесу.
— Похоже, наш гид не на шутку оскорблен тем, что какой-то англичанин посмел написать о венецианской даме! — улыбнулась Жюли.
Адам заглянул в ее смеющиеся глаза и испытал несказанные облегчение и радость. Все будет хорошо, подумал он, и подмигнул своей спутнице:
— Воистину, верх самонадеянности!
Так, обмениваясь шутками, они проплыли мимо площади святого Марка и мимо Дворца дожей. Веселясь, словно дети, они ступили на широкую набережную. Затем вошли в вестибюль отеля, отделанный мрамором и застланный алым ковром.
Но когда за носильщиком закрылась дверь номера, Жюли непроизвольно вздрогнула. Молодые люди впервые остались одни. Собственно говоря, до сих пор им не доводилось оказаться наедине друг с другом в полном смысле этого слова.
Адам почувствовал нервозность Жюли, может быть, потому, что и сам ощущал нечто подобное.
— Жюли… — начал было Адам, собираясь заверить, что причин для беспокойства нет: он не обидит ее, не оскорбит ни словом, ни жестом. Но слова застыли на устах: ведь обещания эти — в лучшем случае полуправда! — Горничная сейчас поднимется.
