— Детухна, ти мне ж до вечера тут сидеть, ну пусти ты меня, я ж заплачу тебе.
— Иди, иди, не мешай делать посадку.
— Ну, детухна, ну пусти ты меня.
— Иди, не мешай людям с билетами заходить.
Эти слова смутили женщину, она отодвинулась, давая проход, но все стояла рядом с дверью и продолжала:
— Ну пусти ты меня, ти мне ж тут до вечера сидеть, детухна…
В автобус лезла баба с саночками, держа их двумя руками над головой, а билет был в кармане плюшевки.
— Билет?
— В кармане, возьми ты сам.
Шоферу было неудобно лезть в карман, он взял саночки.
— Давай билет.
— Есть, есть билет, вот, есть.
В это время часть толпы — около трети (безбилетники) — сгрудилась у задней двери, мужчины впереди, женщины нерешительно сзади. Кто-то открыл дверь и стали залазить в заднюю дверь. Человек шесть успели войти, и только тогда шофер заметил, бросил саночки и кинулся, проталкиваясь, по проходу на заднюю площадку.
— Кто входил? Кто входил, а ну, назад!
Но толпа безбилетников молча лезла вперед, толкая впереди пожилого мужчину, а в переднюю дверь тоже полезли люди без проверки. Шофер кинулся к передней двери.
— Прекращаю посадку, прекращаю, подождите, всех с билетами посажу.
А уже над головами передавали увязанный в большущий женский платок телевизор.
Безбилетники все влезли в заднюю, влезли все, кто стоял у передней. Сергей Андреевич влез самым последним.
Шофер, протискиваясь между людьми, добрался до кабины, сел на свое место, обернулся к салону и сказал:
— Пока не очистят заднюю площадку, кто без билетов, никуда не поеду. Хоть до вечера будете сидеть. — И сел на свое место. Автобус злобно гудел, в общем гуле выделялись голоса:
— Всем ехать надо.
— А может, человек из больницы.
— Вот Коля уж был молодец — всех возьмет, никого не кинет.
— Молодой он, боится.
Но постепенно озлобленность гула опала. Люди были в автобусе, в тепле, автобус шумел спокойнее, и тот же бубнящий бабий голос, что и раньше, опять стал слышен связно и понятно:
— …Вот ей с сыном уже повезло — такого дитенка бог дал. И не пьет, и не курит. Одно у него с детства — играть да танцевать. На все гулянки да на свадьбы зовут. Десять или пятнадцать рублей каждый раз. И в академии учился, на агронома, баян себе купил, и матке помогал. Пришлет сотню или полсотни.
Парень, что читал книжку в вокзале, с насмешкой сказал шоферу:
— Ты б радио включил, веселее бы было.
После этих слов шофер посидел минуты две, махнул рукой, дернул ручку тормоза, и автобус заскользил с горочки по обледенелой дороге.
Автобус ехал, набирая скорость, впереди уже показался поворот на проселочную дорогу, уходившую в лес, как вдруг он резко остановился. Люди зашевелились, стали рыться в карманах. Дверь открылась, и в автобус втиснулась худощавая женщина с неприятным лицом. Она спросила контрольку у шофера и стала пытаться проверять билеты. Автобус снова злобно загудел, а контролер, проталкиваясь и пререкаясь со всеми сразу, добралась почти до середины, — дальше пройти она не могла, там двое мужиков держали на руках, примостив на спинки сидений, увязанный в платок телевизор. Люди висели один на другом. Контролер спрашивала через несколько человек:
— А ты билет на багаж взял?
— Ага, взял, — вызывающе отвечал мужик, державший телевизор.
Люди шумели, ругались, а за окном был виден какой-то складик у самой дороги, а за ним, укрывшись от ветра, стояли друг против друга два мужика. Один среднего роста, щуплый, робкий, даже немного заискивающий, в фуфайке и кирзовых сапогах, зимней простой шапчонке. Другой — высокий, в брезентовом плаще до пят, в меховой (лисьей рыжей) шапке, в валенках-катанках, широко расставив ноги. Ветер то и дело вырывался из-за складика, трепал капюшон плаща высокого. Ветер был очень сильный, гнул березовые аллейки вдоль дороги, гнал тучи по сырому небу. Автобус тронулся, и все дальше уезжал от мужиков. Они стояли, не меняя позы, а кругом их ветер гнал облака и гнул тоненькие деревца.
* * *
Весна, всюду была весна. Небо, наполненное влагой, плыло белыми, тоже переполненными влагой облаками. Дорожка липовой аллеи просохла и была хорошо утоптана. Липы — черные, сквозь их ветви — весеннее небо. Молодая поросль в аллее уже зеленая, ярко выделялась на фоне черных стволов старых лип. Стихи, опять стихи охватывали все существо. В конце аллею прорезал ручей. В нем сын в летнем пальто, в ботинках, в легкой вязаной шапочке пускал кораблики. Пускали их потом вместе, ходили искать среди прошлогодней травы зеленые иглы-побеги, подошли к муравейнику. По нему лениво ползали муравьи.
