— По-моему, твой грех в том, что ты поторопился, неправильно оценил ситуацию, — возразила Джейн. — Однако, учитывая обстоятельства, тебя невозможно упрекнуть за то, что ты пожелал расторгнуть брак: похоже, вы с самого начала не испытывали друг к другу глубоких чувств.
— Верно. Но как бы то ни было, она стала моей женой. Я не хотел оставлять Викторию в таком состоянии, но ее дети настояли на своем. Они подали в суд прошение о непризнании брака действительным, обвинив меня в корыстных намерениях и прочих грехах. Можешь себе представить, что мне пришлось пережить?! — Он снова перевел взгляд на окна и глотнул шампанского.
— Ужасно... Но что заставило их пойти на такое? Ревность?
— Нет, обыкновенная жадность, и больше ничего. Видишь ли, Виктория была очень богата. Я тоже кое-что имел, но по сравнению с ней казался бедняком. Меня ее деньги не интересовали, в отличие от ее детей. Вот из-за чего разгорелся спор.
— И что было дальше?
— Поняв, чего они добиваются, я решил забыть о гордости и — это было труднее всего — оставить жену. Я дал согласие на развод и подписал документ, по которому большая часть состояния переходила в их собственность. Единственное, что меня утешает: Виктория никогда ни о чем не узнает.
Джейн невольно содрогнулась. Она ласково погладила Джереми по руке.
— У тебя нет причин чувствовать себя виноватым. Если на то пошло, ты поступил благородно.
Он покачал головой.
— Рад, что ты так говоришь, но мне до сих пор тяжело. Меня угнетает осознание того, что я мог бы спасти жену, прояви чуть больше внимания и, возможно, меньше эгоизма.
— Глупости! Ты же не извлек из того, что случилось, никакой выгоды. Наоборот — много страдал.
— Но мне некого винить, кроме себя.
Джейн прижала его руку к своей щеке.
— Знаешь, я чувствовала, что тебя что-то тревожит, несмотря на твое внешнее спокойствие. В каком-то смысле я не слишком удивлена.
— Ты догадливее, чем я предполагал.
— Как ты сам сказал, когда любишь, становишься более проницательным. — Она улыбнулась.
— Значит, ты во мне не разочаровалась?
— Наоборот: еще больше зауважала.
— Теперь ты понимаешь, почему я не торопил ход событий? — вздохнул Джереми. — Я говорю о наших отношениях. Я ни на чем не настаивал, хотел быть совершенно уверен, прежде... прежде чем идти дальше. — Он грустно улыбнулся. — Сначала хотел убедиться, что ты достаточно окрепла эмоционально, чтобы ответить на мои чувства.
— И что ты решил?
Он усмехнулся.
— Что ты на редкость сильный человек, Джейн. Мне надо у тебя учиться.
— Ты ошибаешься, но спасибо за такую оценку. — Она допила шампанское.
Джереми вынул бутылку из ведерка и наполнил бокалы. Потом подбросил дров в камин. Джейн смотрела, как разгорается пламя, слушала потрескивание охваченных огнем поленьев. Затем взглянула на Джереми, который не сводил с нее глаз.
— Хочу тебе кое в чем признаться, — заговорила она серьезным тоном. — У меня появились желания, которых не было раньше. Не знаю, как и сказать...
— О чем ты, Джейн?
Она снова посмотрела на огонь.
— Понимаешь, мне нужно, чтобы ты относился ко мне как к женщине, а не как к беспомощному инвалиду, которому полагается всячески угождать.
На лице Джереми появилось озадаченное выражение.
— Не уверен, что понимаю...
Она закусила губу, не отваживаясь взглянуть на него. В камине что-то треснуло, взметнулся и погас яркий столбик искр.
— Я хочу быть с тобой совсем близко... — прошептала она, бросив на него быстрый взгляд, чтобы определить его реакцию на свое признание.
Его глаза блеснули в полумраке. Он наклонился и поцеловал ее более страстным поцелуем, чем прежде.
— Я люблю тебя, Джейн, — шепнул он.
Она предположила, что это означает «да», но уверенности не испытывала. Собравшись с духом, она посмотрела ему в глаза. Он коснулся ее лица.
— А тебе можно? — тихо спросил он.
— Мой врач считает, что можно, если соблюдать осторожность. Тебе следует быть со мной нежным. Но я не хочу, чтобы ты сближался со мной из жалости. То есть если тебе неприятно... — Она совсем смутилась.
