Через год в ее жизни появился Степ…
Покурив и немного успокоившись, Катя вернулась в отдел, молча подхватила сумку, так и валяющуюся у двери, и пошла к своему столу.
Минут через двадцать зазвенел внутренний телефон. Жанна Ивановна сняла трубку:
— Отдел переводов. Да… Хорошо. — Она положила трубку и сказала громко, ни к кому не обращаясь: — Елагину к Аркадию Семеновичу.
Катя глянула мельком в круглое зеркальце, лежащее рядом с компьютером, и пошла к двери.
Шеф сидел за огромным столом, уткнувшись в бумаги.
Еще не старый, но уже обрюзгший, вечно раздраженный, он происходил из генерации комсомольских работников, ворвавшихся в бизнес при Горбачеве в годы перестройки. Путь его был обычным: сначала райком, потом МЖК, затем кооперативы, а уж при Ельцине через приватизацию он прибрал к рукам контрольный пакет созданной на паях фирмы. Даже название ей дал из первых букв своего имени и отчества — «АРКС». Обращался он по старой райкомовской привычке ко всем на «ты», но к нему мог так обращаться лишь первый зам. Работал по шестнадцать часов в сутки, глотал горстями таблетки от сердца и давления, но беспрерывно расширял свое дело, создавая многопрофильные дочерние фирмы. Он часто бывал груб, нетерпим, легко увольнял неугодных сотрудников. Понятно, что многие его побаивались.
— Елагина, Аркадий Семенович, — доложила секретарша и бесшумно исчезла.
Шеф поднял глаза от бумаг.
— Что за вид, Елагина?
— Простите, Аркадий Семенович, я опаздывала…
— Лучше опоздать, чем явиться на работу в таком виде, будто здесь эта… как ее… дискотека, — начиная раздражаться, бросил шеф.
— Учту, Аркадий Семенович, — Катя улыбнулась шефу.
— Чтобы я больше на тебе эти ковбойские штаны не видел!
— Это не ковбойские, Аркадий Семенович, это байкерские.
— Час от часу не легче! — Шеф даже бумаги отложил, собираясь, судя по всему, основательно отчитать подчиненную. Но, поглядев внимательно на нее, передумал. — Послушай, Катерина, может, хватит играть со смертью, ведь разобьешься ты на этом чертовом мотоцикле! Мало тебе выпало страданий?
Катя хотела по укоренившейся привычке отшутиться, но неподдельная теплота, прозвучавшая в голосе обычно сурового шефа, вдруг затронула что-то в ее сердце.
— Может, я как раз и хочу разбиться… — тихо проговорила она, и слезы непроизвольно покатились из ее глаз.
Шеф растерялся. Он никогда не видел, чтобы Елагина плакала, даже думал про себя, когда полтора года назад погиб ее муж, сотрудник фирмы: «Вот же сильная девка, окаменела, что ли, ни слезинки не пролила».
— Вот что, — сказал он, — я думаю, тебе стоит немного отдохнуть. Съезди на недельку куда-нибудь, я все устрою.
— Спасибо, Аркадий Семенович, мне лучше в Москве. Простите, я не хотела… — Она вытерла слезы.
Вошла секретарша, доложила:
— Пришли представители фирм. Впустить?
— Бог мой, что ты несешь? Как это — впустить? Пригласи немедленно!
Пока секретарша, виновато извиняясь, ушла выполнять указание шефа, он быстро сказал Кате:
— Сейчас придут наши компаньоны из немецкой, итальянской, французской и чешской фирм. Чех знает немецкий. Хорошо бы, чтобы ты переводила и на французский, и на немецкий — пусть знают наших. Ты как, сможешь поработать?
— Конечно, Аркадий Семенович, — улыбнулась как ни в чем не бывало Катя.
«И все же она железная», — подумал шеф и сообщил:
— Потом они поедут в Средневолжск, в наш филиал. — В кабинет уже входили четверо молодых мужчин. — Поговорим после совещания, — добавил он и вышел из-за своего огромного письменного стола, сердечно приветствуя иностранных компаньонов.
Кате пришлось переводить его любезные слова, и не просто на общепонятный английский, а, как требовал Аркадий Семенович, индивидуально — каждому на его родной язык. Только переводя что-то с чешского, она узнала в высоком, безукоризненно одетом мужчине с серыми, глубоко посаженными глазами и коротким, чуть вздернутым носом своего давнего знакомого по студенческим годам.
— Неужели Ладислав? — удивилась она.
— Катя! А я стоял и задумывался, будешь ты меня узнавать или нет? — радостно произнес Ладислав и, не обращая внимания на шефа, обнял ее, прижался щекой к щеке.
