Чарующий тебя, мой нежный Чарльз…
Сэмюэл Тейлор Кольридж. В беседке
Только теперь я услышала крики. Это не был прежний гвалт, доносившийся с майдана, – его я слышала краем уха все время, он не смолкал ни на минуту. Нет, этот шум, похожий на ропот взволнованной толпы, доносился откуда-то из-за западной стены, неподалеку от главных ворот.
В сопровождении собак, которые, немного успокоившись, трусили поодаль, мы с трудом пробирались вдоль задней стены, а вокруг плясали причудливые тени, отбрасываемые деревьями. Под стеной, куда не проникали отблески пожара, царила непроглядная тьма, а ночное небо, озаренное пламенем, багровело, как утренняя заря.
На углу сераля, под тем окном, через которое влез когда-то Чарльз, мы остановились, чтобы осмотреться. Похоже, поблизости никого нет. Мы перебежали через тропинку и скрылись в полоске деревьев, окаймлявшей берег Нахр-эль-Салька. Высоко над нами кружили с пронзительными криками какие-то птицы, по-моему галки, согнанные огнем с дворцовых стен. Далеко внизу, у подножия утеса, среди древесных стволов блеснула красноватым отсветом река, на сей раз окрашенная в зловещий цвет не окислами железа, а пожаром.
Мы остановились во мраке посреди рощи сикомор. Здесь тоже стоял дым, тонкий и зловонный, однако после горящего сада воздух казался свежим. Чарльз притянул меня к себе.
– Дрожишь. Замерзла?
– Нет, ничуть, не успела еще – согласись, во дворце довольно тепло! Чарльз, что там за крики? Может быть, пойти и помочь?
– Ни малейшей нужды, – кратко отозвался он. – Во-первых, меня ни капли не волнует, сгорят Графтон с Летманом дотла или только чуть поджарятся, а во-вторых, на шум сбежалось уже полдеревни. Дворец полыхает как факел, и здесь вот-вот появятся автобусы с зеваками из Бейрута. Не забывай и о том, что никто из них не заглянул посмотреть, жива ты или нет. Пусть горят. А теперь объясни, ради бога, как ты снова здесь очутилась? Тебе полагалось быть за много миль отсюда и ни сном ни духом не знать, что тут творится. Что произошло?
– Они привезли меня.
Я как можно короче рассказала Чарльзу свою историю. Потрясенный, он хотел что-то сказать, но я торопливо перебила:
– А ты? Как случилось, что ты вернулся за мной? Откуда узнал, что я здесь?
– Услышал, милая. Перед тем как дворец окутало дымом, ты вопила, как паровозный гудок.
– Ты бы тоже завопил на моем месте! Ладно, не будем об этом. Как тебе удалось проникнуть ко мне? Они сказали, ты удрал через главные ворота.
– Я и удрал. Они пытались обкурить меня своей гнусной марихуаной, а я сделал так, что камера наполнилась дымом, и притворился, будто оглушен наркотиком. Хассим попался на мою удочку, я его пристукнул и сбежал. Главной трудностью было то, что они, прежде чем запереть меня в камере, отобрали всю одежду… Не знаю, с чего Летман вообразил, что я, если найду лазейку, не сумею уйти голышом…
– Может быть, твой костюм ему самому был нужен. Он вышел, чтобы отогнать твою машину в Бейрут, и, наверно, хотел походить на тебя, на случай если его кто-нибудь увидит.
– Пожалуй, ты права. И все равно он мог бы оставить мне что-нибудь еще, кроме старого одеяла. А та рубашка мне очень нравилась, черт бы его побрал. Словом, я забрал у Хассима ключи и выскочил из камеры голышом, а потом заглянул в привратницкую и схватил какие-то кошмарные тряпки. Как тебе мой наряд? Я выбрал то, что ты назвала бы жестким минимумом, и скрылся. Я понимал, что если за мной погонятся, то в первую очередь пойдут прямо к броду, поэтому завернул за угол, сюда, к окнам сераля. Представляешь? Наш герой в костюме Адама крадется под окнами, сжимая в руках штаны, и то и дело подпрыгивает, наступив на репейник.
– Бедный мой ягненочек. Утешайся тем, что ты не первый.
– Что? Ах да, в сераль лазали многие. Конечно… В общем, я остановился под деревьями и натянул штаны. По правде говоря, там была и рубашка, и куфия, только я в темноте не сумел их найти… Потом я услышал твои вопли. Этот негодяй тебя ударил?
