— Будем бить! — ответил Мишка.
Ребята одобрительно кивнули.
— Хорошо, — предупредил я музыкантов. — Если через час нас не догоните, пеняйте на себя. Разойдись!
Догнали… Поняли, что с коллективом спорить вредно.
Словом, всю работу мы закончили минут на двадцать раньше заданного срока.
Рассвело, но состав еще долго не угоняли. Не было паровоза. Уголь чернел возле рельса низкой горкой, будто бруствер свежевырытой траншеи. Смешно и досадно, но теперь угля казалось совсем немного — во всяком случае, для девяти здоровых парней.
Подошел Мишка. Рожа черная, словно вымазанная гуталином. Только хотел я сострить по этому поводу, а он опередил, чертяка:
— Эх! Суконочку… Лицо бы твое блестело, как добрый кирзовый сапог…
Пошли мыться. Умывальника на станции не держали. И мы поливались горячей водой над тазиком возле двери к дежурному коменданту.
Комендант разговаривал по телефону со штабом полка:
— Справились раньше срока. Устали, но крепятся… Полагаю, ребята заслуживают благодарности. Удачно старшего назначили. Забыл фамилию… Сейчас посмотрю, где-то записывал… Есть… Рядовой Игнатов. С командирскими задатками солдат.
Меня словно ошпарили. Стыдно стало. Будто уличили в чем-то неблаговидном.
— Чегой-то у Славки уши покраснели? — смешливо осведомился Мишка.
— Вода горячая, — буркнул я.
Меня выделили. Чудно! Первый раз в жизни… А ведь есть же ребята, которых с первого класса выделяют. Вначале они отличники, потом их в совет дружины избирают, в комсомольское бюро, в студком… И они уже привыкли к тому, что их выделяют. И не краснеют. Провалиться сквозь землю им не хочется…
В маленьком зале ожидания накурено. Ребята шутят: «Хоть топор вешай…» Двери скрипят и хлопают. На крыльце холодно, но дышать легче. В сон не клонит…
Крытая машина приехала за почтой. Шофер говорит мне:
— Собирай своих орлов!
Я зову.
Шофер закуривает:
— Полк вернулся. Ваш этот маленький армянин…
— Сура!
— Вот-вот… Шинель спалил… Уснул возле костра и спалил совсем новую шинель. До самых карманов спалил. Снегом тушили.
Ребята смеются. Я тоже смеюсь. Но в голове у меня как-то странно, будто я немножко выпил.
— Вы не торопитесь… Расход на завтрак оставлен, — успокаивает шофер.
Мы помогаем ему грузить желтые мешки с почтой. А потом уезжаем в полк — завтракать и отоспаться…
Вышедший из магазина парень дважды ударил меня по лицу, не утруждая себя объяснениями. Скорее всего он наблюдал за улицей через широкое окно, в котором стояли бутылки с кефиром и майонез в баночках.
Мне было тогда тринадцать лет. Я учился в шестом классе. И предполагал, что побили меня за Люську Зубкову, которая мне очень нравилась… Она и другим нравилась. И побить за нее могли вполне. Но брат Борька опрокинул мою самонадеянность. Он сказал, что Люська здесь ни при чем. А нужно меньше языком болтать дома. И не рассказывать матери о том, что происходит в классе…
Парень вырос передо мной, когда я поравнялся с молочным магазином. Он загородил собой все — и улицу, и небо, и плащи ярких цветов, их тогда носили самые отъявленные модницы. Остроносый, с синими, словно продрогшими, губами. Он деловито ударил меня по правой скуле, затем по левой. Так быстро. Я лишь успел спросить:
— За что?
Словно это было очень важно. А может, важнее было дать сдачи или хотя бы прикрыться руками.
— За что? — повторил я.
Но парень уже исчез. Улица ложилась под ноги серой грязью. И дома были серые. А небо чуточку светлее…
Боль не приходила. Только обида… Так мне была преподана заповедь: язык мой — враг мой. Говорят, что я легко отделался. Некоторые познавали ее горше.
Помню еще один случай…
На зимние каникулы я приехал в Азов к родственникам. Мой двоюродный брат Витька работал на дрогах. Возил с судоверфи древесные отходы. Мощный, простецкий парень. Призывного возраста. Пошли мы однажды в кино. В какой-то захолустный кинотеатр. Впереди на скамейке сидел мальчишка, повыше меня, поплотнее. На голове — шапка. Из-за этой шапки я не видел половину экрана. Витька посоветовал:
— Дай ему в ухо.
Дружки Витькины поддержали.
До сих пор я удивляюсь не столько своей глупости, сколько глупости моих советчиков… Но тогда я поднялся и двинул мальчишку. Он мотнул головой от неожиданности. Шапка скатилась на пол. Витька и его дружки захохотали. Поняв, что я не один, мальчишка не стал со мной связываться. Он поднял шапку и ушел в другой конец зала.
