— Крестов и медалей — как у царя!
Скептики возразили:
— Ну уж сказали! У царя куда больше, хотя он, правду говоря, на войне не бывает. А у Строкатого — как у царевича!
Так и пошло с тех пор — Царевич и Царевич. Крепко пристало это прозвище, как смола!
Была у Олифёра Строкатого жена Федора такая же суетливая, как и ее муж, маленькая, словно куропатка, сухая старушка. Был и сын двадцатилетий парень Лаврин, единственный из пяти сыновей и дочерей, оставшийся в живых. Остальных детей то скарлатина задушила, то оспа унесла. Один ребенок утонул в озере. А Лаврин, самый младший, выжил, окончил церковноприходскую школу, был умница и мастер на все руки — и косить, и молотить, даже сам тачал сапоги. Правда, косить и молотить приходилось больше по найму, так как своей земли было, как говорится, кот наплакал. А сапоги тачать доводилось лишь изредка, потому что в селе был хороший сапожник, к нему и носили юфтовые заготовки.
Рядно качнулось, к Лукии заглянул Лука Тихонович. Девочка сразу же узнала его. Она оперлась на локоть, улыбнулась. Лука Тихонович, увидев, что Лукия не спит, зашел за рядно, сел около нее на скамеечку.
— Э-ге-ге, мы уже смеемся? — громко сказал он. — Приятно видеть, приятно... Как же мы себя чувствуем?
Он взял Лукию за руку, нащупал пульс.
— Приятно. Теперь уже все в порядке. А есть не хочется?
Лукия проголодалась, как волк. Но что-то удерживало девочку от этого признания. И она спросила:
— Скажите, где я?
Лука Тихонович улыбнулся:
— Законное любопытство. Сейчас скажу тебе твой новый адрес. Село Водное, семья Олифёра Семеновича Строкатого.
— Да что вы там разговариваете? — отозвался сам дед Олифёр. — Пожалуйте к завтраку!
Он отогнул рядно.
— А ну, девочка, вставай, если силенок хватит...
Вскоре Лукия сидела за столом и ела вареную картошку с огурцами. На ней была юбочка давно умершей дочери деда, рубаха с расшитыми рукавами. И юбка и рубаха ей были велики, рукава широки, но Лукия с нескрываемым удовольствием поглядывала на вышивку.
Против нее сидел дед Олифёр, печально качал головой:
— Вот дело-то какое, девонька. С того света, можно сказать, вытащил тебя Лука Тихонович.
Бабушка Федора стояла возле печки, украдкой вытирала слезы. В этой рубахе и юбке Лукия напоминала старухе ее покойную дочь.
— Да как же тебя хоть зовут? Откуда ты? — наконец спросила она.
Лукия поведала о своих злоключениях, про матушку Раису, отдельную кровать, про старую графиню. Когда она рассказывала о разбитой голубой вазе, о страшном чудовище во флигеле, все перестали есть и слушали, затаив дыхание. А когда Лукия закончила свою печальную повесть, Лука Тихонович стукнул ложкой по столу:
— В клетку бы такую графиню!
Он отодвинул свою скамейку, подпер голову кулаками, задумался.
— Все они... хороши! — пробормотал.
Старушка Федора уже не могла сдержать слез. Да и сам дед отвернулся к окну и нетвердым голосом произнес:
— Может, и правда... что говорит Лаврин: «Отольются им наши слезы...» Может, когда и придет такое время. Когда только?
Старик безнадежно махнул рукой.
Исидор, почуяв всеобщую грусть в доме, начал жалобно скулить. Лукия вспомнила, как приняла этого пса за волка. Вдруг все, что было, стало таким далеким, словно покрылось серой пеленой тумана. В открытое окно заглядывал цветущий подсолнечник, во дворе кудахтали куры, весело чирикали под стрехой воробьи.
Девочка встала из-за стола, глазами поискала икону, чтобы перекреститься. В углу блестел образ девы Марии. Солнечный зайчик играл на нем. Лукия вздрогнула, опустила руку. Она вспомнила, что, погибая в трясине, ни разу не обратилась с молитвой к богородице. А все же спасение пришло... Лука Тихонович... Наверное же, не богородица его послала — сам оказался в это время там... Еще вспомнила, как молилась деве Марии, чтобы предотвратить наказание... Милостивая богородица! Милостивая — к косматому чудовищу отправила...
— Может, свечку тебе дать? Засветишь перед образом, поблагодаришь матерь божью за спасение от смерти... Да у нас же где-то лампадка была.,.
Старушка бросилась к ящику стола искать, Метнулась к полочке. Заглянула даже в сундук. Лампадки нигде не было. Наконец она нашлась в подпечке. Федора даже об подол ударила руками:
