Я взялся за Фортов, потому что они этого заслуживали.
У могильного троллинга долгая, славная история, и нашей целью всегда была безликость. Скорбь должна быть частной, личной, скрытой. Неужели вы не видите, как ужасно поступила мать, превратив свою покойную дочь в символ, в политический инструмент? Общественная жизнь безлика. Любой, кто выходит на арену, должен быть готов к последствиям.
Любой, кто поделился онлайн-мемориалом той девушки, кто участвовал в виртуальном бдении со свечами, кто выражал соболезнования, обещал начать действовать, — все они такие же лицемеры. Вы не думали, что распространение оружия, способного за минуту убить сотню людей, — это плохо, пока вам под нос не сунули фотографию с мертвой девушкой? Что с вами не так?
А вы, журналисты, — хуже всего. Вы наживаетесь и получаете награды, превращая смерти в расхожие истории, заставляя выживших рыдать перед вашими дронами, чтобы повысить продажи, предлагая читателям найти смысл в их жалкой жизни посредством вторичных, неискренних страданий. Мы, тролли, играем с изображениями мертвых, которым все равно; но вы, поганые упыри, жиреете и богатеете, скармливая смерть живым. У ханжей обычно самые грязные мысли, а жертвы, рыдающие громче всех, больше всех жаждут внимания.
Сейчас каждый тролль. Если вы хоть раз лайкнули или расшарили мем, жестокий по отношению к незнакомцу, если хоть раз позволили себе огрызаться и плевать ядом, потому что жертва была «могущественной», если хоть раз заламывали руки и выражали озабоченность, что, быть может, деньги, собранные для одной жертвы, следовало бы передать другой, не столь «привилегированной» жертве, — значит, как это ни прискорбно, вы тоже занимались троллингом.
Кое-кто говорит, что расцвет риторики троллей разъедает нашу культуру, что броня необходима, дабы уравнять условия спора, единственный способ победить в котором — меньше переживать. Но неужели вы не видите всей аморальности брони? Она заставляет слабых считать себя сильными, превращает трусов в обманутых героев, которым нечего выигрывать. Если вы действительно презираете троллинг, то должны были осознать, что броня лишь ухудшила ситуацию.
Превратив свою скорбь в оружие, Эбигейл Форт стала величайшим троллем в истории — вот только троллем она была паршивым, слабачка в броне. Мы должны были свергнуть ее — а заодно и всех вас.
Политика вернулась к обычному состоянию. Продажи бронежилетов для детей и подростков заметно подскочили. Появились новые компании, предлагающие школам тренинги по владению ситуацией и учения по выживанию при стрельбе в общественных местах. Жизнь продолжалась.
Я удалила свои аккаунты; я перестала высказывать свое мнение. Но для моей семьи было слишком поздно. Эмили съехала, как только появилась возможность. Грег снял себе квартиру.
Одна в доме, без брони на глазах, я пыталась разобрать архив фотографий и видеозаписей с Хейли.
Всякий раз, просматривая запись ее шестого дня рождения, я мысленно слышала порнографические стоны; всякий раз, глядя на фотографии со школьного выпускного, я видела ее окровавленное тело, пляшущее под мелодию Girls Just Wanna Have Fun; всякий раз, пролистывая старые альбомы в поисках хороших воспоминаний, я подпрыгивала на стуле, думая, что на меня вот-вот выскочит ВР-призрак с гротескно искаженным, как на «Крике» Мунка, лицом, хихикающий: «Мама, этот новый пирсинг такой неприятный!»
Я кричала, я рыдала, я обращалась за помощью. Ни психотерапия, ни лекарства не сработали. Наконец, оцепенев от ярости, я стерла все файлы, порвала все бумажные альбомы, уничтожила фотографии на стенах.
Тролли обучили меня ничуть не хуже, чем мою броню.
У меня больше нет изображений Хейли. Я не могу вспомнить, как она выглядела. Я окончательно, полностью потеряла своего ребенка.
Разве можно меня за это простить?
